Кой чувствовал себя неловко. Ему было бы легче, если бы она плакала, жаловалась, возмущалась… В таких ситуациях мужчины знают, что делать. Или им кажется, что знают. Во всяком случае, это как в кино – каждый исполняет свою роль.
– Забудь и думать об этом.
Она повернулась к нему с подчеркнутой медлительностью, словно в ее глазах он стал одним из предметов в гостиной, которые надо было поставить на место.
– Послушай, Кой. Я тебя не просила лезть в мои дела. И не просила давать мне советы… Это понятно?
«Она опасна, – подумал он. – Может, даже опаснее тех, кто перевернул ее квартиру вверх дном и убил собаку. Опаснее меланхоличного недомерка и далматинца – охотника за сокровищами. Все это произошло, потому что она опасна, и они это знают, а она знает, что они это знают. Она опасна и для меня».
– Понятно.
Он кивнул – не то покорно, не то уклончиво. Поразительно: этой женщине ничего не стоило заставить его чувствовать ответственность за нее и в то же время ощущать, что она его всего лишь терпит. Танжер, видимо, было мало его односложного ответа. Она смотрела на него, как боксер, которому наплевать на гонг и предупреждения арбитра.
– В детстве я обожала ковбойские фильмы, – неожиданно сказала она. В тоне ее никакой ностальгии не слышалось. Казалось даже, что она слегка посмеивается над собой. Однако Танжер была страшно серьезна. – А ты их любил?
Он смотрел на нее и не знал, что сказать. Ему требовалось хоть полминуты, чтобы перестроиться, но она не дала ему времени на ответ. Да, видимо, ответа и не ждала.
– Насмотревшись их, я решила, что существует два типа женщин: одни начинают кричать, когда на них нападают индейцы, а другие берут винтовку и стреляют.
Она говорила не агрессивно, а просто твердо, однако для Коя эта твердость звучала чертовски агрессивно. Танжер замолчала, и казалось, что она больше ничего не скажет. Но она подошла к фотографии в рамке и прикрыла глаза. Хрипловато и низко добавила:
– Я хотела быть солдатом и держать в руках винтовку.
Кой потер нос, потом потянулся к затылку – и так несколько раз. Эти жесты всегда выдавали его неуверенность. «Интересно, – спрашивал он себя, – то ли эта женщина читает мои мысли, то ли она сама вкладывает мне их в голову, а потом тасует и бросает на стол, как колоду карт».
– Палермо мне предложил работу, – сказал он наконец.
Он задержал дыхание и вытащил из кармана визитную карточку с номерами телефонов. Повертел в пальцах перед Танжер. Она смотрела не на визитку, а на Коя. И смотрела так пристально, точно хотела увидеть, что делается у него в мозгу.
– И что ты ответил?
– Что я подумаю.
Она едва улыбнулась. Одна секунда – на расчеты, и две секунды – на недоверие.
– Ты врешь, – решила она. – Если бы это было так, ты не сидел бы сейчас со мной. – Голос ее звучал вроде бы немного мягче. – Ты не такой.
Кой отвел глаза, посмотрел в окно – вниз и вдаль. «Ты не такой». Из какого-то пыльного закоулка памяти выплыло, как Брутус из виденной в детстве мультяшки спрашивает Попая, мужчина он или трус, а тот отвечает: «Я моряк». К огромному навесу над платформами вокзала Аточа, находя дорогу в таинственном лабиринте путей и семафоров, приближался поезд, извивающийся всеми своими суставами. Вдруг злость пронзила Коя, как удар ножа. «Откуда тебе знать, какой я?» Кой взглянул на часы. Билет второго класса лежал у него во внутреннем кармане тужурки, но поезд уже направлялся к Барселоне. А он здесь, как будто ничего не изменилось. Он посмотрел на ковер – на то место, где лежал Зас. Или наоборот: кое-что изменилось, и как раз поэтому он здесь. Или вообще он здесь черт знает почему. Вдруг он вздрогнул, внутри у него словно вспыхнул свет, – конечно, он знал: он здесь затем, чтобы однажды доказать что-то этой женщине. Эта мысль так его взволновала, что отразилась на лице, а Танжер, заметив, как изменилось его выражение, вопросительно на него смотрела. Кой молчал – но молчал почти вслух. Он докажет ей, что она не знает того, что, как ей кажется, она знает; докажет, что есть на свете и то, что она не сумеет контролировать так же просто, как контролирует выражение лица, слова, мизансцены и, судя по всему, его самого. Надо просто подождать, время придет. Но так будет, другого пути нет. И оба они знали, что на этот раз он не уйдет. Он поймался, он проглотил сыр в мышеловке. Трах-бах. Ну хоть недолго мучился, утешал он себя. Может, когда настанет мой черед, помучаюсь. А пока – все в порядке. Он вытянул ноги, потом снова забросил одну на другую и откинулся на софе. В икрах медленно и сильно пульсировала кровь. Ну и пусть впереди рифы. Плыви, смотри вперед, подставляй лицо ветру, облизывай соленые губы, но не давай себя обманывать. Это ему теперь понятно.
«Пора уже сказать что-нибудь, – подумал он. – Что-нибудь такое, что не имеет никакого отношения к моим чувствам. Чтобы Танжер снова встала к рулевому колесу – точнее, чтобы я снова увидел, что она стоит у руля. В конце концов, действительно, командует здесь она, а до моей вахты еще очень далеко».