Кой посмотрел вниз, на доски причала, и сделал еще несколько шагов. Потом снова остановился. Взглянул на море. Ветер разворачивал стоявшие в заливе корабли носом к Атлантике. Кой покачал головой, словно не соглашаясь с чем-то. Он был настолько поражен, что никак не мог внутренне признать собственную глупость.
– У изумрудов есть два опасных свойства: во-первых, хрупкость, которая повышает риск при огранке, а во-вторых, включения, то есть пятна некристаллизовавшегося угля, что снижают ценность камня. А значит, камень в один карат может стоить больше, чем камень в два карата, но худшего качества. – Теперь она говорила негромко и почти ласково, словно втолковывала урок туповатому ученику; с ближайшей взлетно-посадочной полосы поднялся военный самолет, на несколько мгновений заглушив ревом моторов слова Танжер. – …Для огранки, которую впоследствии делают мастера. Соответственно, изумруд весом в двадцать каратов без включений – камень редчайший и драгоценнейший. – Она умолкла, а потом прибавила: – Такой камень может стоить четверть миллиона долларов.
Самолет медленно набирал высоту над морем. На другой стороне залива дымили трубы нефтеперегонного завода Альхесирас.
– На борту «Деи Глории», – продолжила Танжер, – было двести великолепных изумрудов, от двадцати до тридцати каратов каждый. – Она снова помолчала, встала прямо перед Коем и пристально на него посмотрела. – Неограненные изумруды, – настойчиво повторила она. – Каждый размером с орех.
Кой мог бы поклясться, что голос ее слегка задрожал. «Каждый размером с орех». Но впечатление было мимолетным, через секунду она уже снова полностью владела собой, как обычно. Все его упреки она выслушала с полным безразличием, не ощущая ни малейшей потребности извиниться. Это ее игра и ее правила. Так было с самого начала, и она знала, что Кой это знает. Я тебя обману, и я тебя предам. Никто не обещал, что на этом острове рыцарей и оруженосцев игра будет честная.
– Этой партии изумрудов хватило бы, чтобы купить короля… А точнее – откупить испанских иезуитов. Падре Эскобар хотел купить графа Аранду. А может, и весь тайный комитет… да и самого короля.
Кой понял, что почти против его воли бешенство уступает место любопытству. Даже не успев подумать, он выпалил:
– И они там, на дне?
– Может быть.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Мы должны найти бригантину и проверить.
– Я собиралась рассказать тебе это, когда мы окажемся там, понимаешь?
– Нет. Не понимаю.
– Послушай, ведь ты знаешь, насколько все это рискованно. Вся эта компания… откуда мне было знать, что с тобой произойдет. Да и сейчас я этого не знаю. И тебе не за что упрекать меня.
– Нино Палермо знает про изумруды. Похоже, каждая собака про это знает.
– Не преувеличивай.
– Ни черта я не преувеличиваю. Я все узнаю последним, как рогоносец.
– Палермо предполагает, что изумруды есть, но не знает, сколько их. Не знает он и того, почему они оказались на бригантине. Он только где-то что-то слышал, но толком ничего не знает.
– А мне показалось, что он весьма подробно обо всем осведомлен.
– Слушай, что я скажу. Эта бригантина не давала мне покоя, даже когда я еще не могла знать, существовала ли она. Ни Палермо, ни кто другой не знает столько про «Деи Глорию», как я… Рассказать тебе мою историю?
«Я не хочу слышать очередное нагромождение лжи», – вертелось у Коя на языке. Но он промолчал, поскольку хотел знать, что она расскажет. Ему нужны были новые пассажи, новые нотки, которые дополнят ту странную мелодию, которую она вела в полной тишине. И, стоя на причале, глядя, как западный бриз, дувший ему в спину, шевелит ее волосы, он приготовился слушать историю Танжер Сото.
– Все началось с письма, – сказала она. С обыкновенного письма на желтоватом листе бумаги, исписанном с обеих сторон, – один иезуит послал его другому иезуиту, и после роспуска ордена оно оказалось в куче реквизированных документов. Письмо было написано кодом, к нему прилагалась расшифровка, неизвестно кем сделанная – возможно, каким-нибудь чиновником, которому поручили просматривать изъятые бумаги. И вместе с другими документами на самые разные темы, но с одинаковыми канцелярскими пометками оно проспало двести лет в темноте архива, внесенное в опись как «Клир/Иезуиты/Разное № 356». Танжер наткнулась на него совершенно случайно, когда в Национальном историческом архиве готовила университетскую работу по колоссальной афере в Гипускоа в 1766 году. Письмо было подписано падре Николасом Эскобаром – в то время это имя ничего ей не говорило – и адресовано другому иезуиту, падре Исидро Лопесу: