Карта Птолемея

Комзин. Наиболее привлекательное – это прежде всего то, что он очень тонко чувствовал дух времени, задачи поставленные. Ну, вот первый пример. Казалось бы, ну что может Борис понимать в копрах? Но он видел мое отчаяние, видел отчаяние моего парторга, отчаяние всей организации. Мы бьем шпунтину – она не идет! Копры ломаются, ничего не сделаешь, время идет… 27 февраля на календаре!

Кадры старой кинохроники. Взрывают лед. Водолаз спускается в прорубь. Торчит шпунтина. Взрывают грунт. Общий вид строительства перемычки.

Слышны мерные удары копра[29].

Комзин (за кадром). Если считать, что такими темпами, какими мы забивали эту перемычку, будем забивать и в дальнейшем, и даже если вдвое увеличим этот темп, то перемычка не будет сдана к паводку! Он видел, как я переживал это дело, он видел, как я неистовствовал, он видел, как я не знал, куда себя девать. Нет ниоткуда помощи.

Кадр старой кинохроники. Идет сооружение перемычки. Баржи во льдах.

Фото – Борис Коваленко с бригадой в дубленых полушубках («наезд» на Бориса).

Комзин (уже в кадре). Вот я вижу, вваливается Борис вместе со своей бригадой, которую мы видели сейчас в кино, и говорит:

– Ну вот что: созови-ка всех механизаторов, копровых слесарей, копровых мастеров, а я предложение внесу.

– Борис, некогда сейчас. Слушай, Коваленко, ну что ты время отнимаешь?

– Нет-нет, я прошу, так сделай.

Что меня подтолкнуло, я не знаю, – на семь часов я решил собрать всех… в этом самом штабе, правобережном. И вот в семь часов собирается огромное количество людей. Я говорю перед ними речь о том, что бессонные ночи уже многие прошли, я не могу совершенно владеть собой, я чувствую, как почва уходит из-под ног. И вот я говорю:

– Что будем делать, товарищи? (Поднимается рука.)

– Кто просит слова?

– Я прошу слова.

– Борис Коваленко? Говори!

– Вот что, Иван Васильевич, вот тут насчет копров вопрос идет, насчет их монтажа. Сроки, я считаю, неправильные! (Я думаю: откуда ему знать, какие сроки? В чем дело?) Мы беремся смонтировать два копра со сроками в два раза меньше. И считаем, что те бригады, которые на этом стоят, занимаются волынкой, не работают полностью, не хотят сделать вовремя!

Ох, что тут поднялось, боже мой! Какой был скандал! Я думал, что его начнут бить сейчас, я уже готовился к тому, чтоб защитить его. Но для чего тут моя сила? Он стряхнул всех крикунов – одного справа, другого слева, подскочили к нему товарищи, встали кругом и говорят: «Горлопанов долой! Мы беремся смонтировать эти два копра на семнадцать суток раньше!»

Фото – Борис в полушубке со знаменем. Слышны удары копра.

В сорокоградусный мороз, почти на одних пирожках, бригадир выстоял одиннадцать суток, пока не закончил монтаж. В память о победе он подарил фотографию комсоргу бригады. Фото переворачивается – видна дарственная надпись: Своему комсоргу Виктору Старикову.

В кадре – заслуженный экскаваторщик Виктор Стариков.

– Виктор Васильевич, на этой фотографии Борис действительно похож на солдата после боя!

Стариков. У него было общее, у него была напористость… Упрям, вот в лоб, пошел вперед – и всё! Напористость.

– Не стремился ли Борис в чем-то походить на Комзина?

Стариков. На Комзина? Ну, мне как-то… мне все время казалось, что Коваленко немножечко жидковат по сравнению с Комзиным, пожиже… И труба пониже, и дым пожиже… Вот так я думал.

Из письма Бориса писательнице Елене Микулиной: После этого случая с копрами меня во всех газетах прославили. Тут теперь корреспондентов на стройке – ужас! И каждый норовит что-нибудь написать и в свою газету тиснуть. Однако я к этому теперь привык. Впрочем, мою бригаду есть за что прославлять.

Лапин. Ну, это, знаете ли, у него в руках был, конечно, талант! Это был, ну, как дирижер, вы знаете, дирижирует. Мы не замечали усилий его. Все было легко и просто. Работал он прекрасно! У него еще вот это вот… (Жест, означающий, что «шарики» работали.) Вы понимаете? Он думал: «А где же можно пот заменить выдумкой?» И вот тогда впервые мы сговорились между собой – там был такой Столяров, он сейчас редактор какого-то строительного журнала, кажется: «Давайте поднимать Бориса на всесоюзную трибуну!» И вот тогда я написал «Поэму о ковше», об изобретении. Причем, хотя мне говорили, что эта идея носилась в воздухе, но Борька ездил, Борька пробивал, ковш назывался его именем – «Коваленко». У него было авторское свидетельство, потом книжка вышла – из серии «Знатные механизаторы».