Картахена

Итак, «Бриатико» стал точкой умолчания. Из этих точек можно собрать кривую линию, да что угодно можно собрать, если посмотреть с правильной стороны. Вот, скажем, первая точка умолчания — это вечер в прачечной, когда я не сказал Петре правду о пожаре. Пожалел ее. Я мог сказать ей все как есть, подождать, когда ужас ее отпустит, а потом попросить ключ.

Маркус достал из кармана две мятые пятерки и протянул хозяину вина, тот кивнул и отвернул краник, подставив под него бутыль с этикеткой «Оливковое масло Бранзони». Вино полилось с веселым бормотанием, а хозяин быстро отошел и отвернулся, как будто сделка его не касалась.

Я заставил Петру думать, что использовал ее рассказ, чтобы забраться в тайник под перголой, я позволил ей думать, что я убийца и вор. К этому добавилось мое внезапное охлаждение, которое она расценила по-девичьи просто. Она могла бы спросить: что ты делал в саду моей матери? почему ты приехал в «Бриатико» в девяносто девятом? что связывает тебя с капитаном? Ее подозрения разбухали, будто ослиная шкура в молоке, но она молчала.

Маркус пропустил момент, когда бутыль наполнилась зеленоватым вином, и несколько струек выплеснулись на песок, спохватившись, он крепко завернул кран и воткнул в горлышко пробковую затычку.

Что ж, я ведь тоже молчал, хотя мог бы рассказать историю, способную разом ее успокоить. Но какова сила совпадения? Из дюжины кудрявых инженю в голубых халатах я выбрал ту, прикасаться к которой было άγος, табу. Почище запрета смотреть на войска, касаться трупа или гулять по винограднику для высшего жреца Юпитера.

Петра же повела себя по-человечески, то есть как герой, в античном понимании этого слова. Мы ведь знаем, что боги у греков становились уязвимыми, как только начинали поступать как люди. Меж тем герои воскресали, даже если были разорваны на части, изжарены и съедены.

Отойдя на несколько шагов, Маркус попробовал вино и поморщился: молодое, неосмысленное, но выбирать не приходится. Увидев неапольский автобус, он пошел к нему, намереваясь спросить у водителя, когда приходит римский Marozzi, потому что справочной на станции не было. Он не был уверен, что завтра получит свою машину. Нынешний капо еще суровей прежнего!

* * *

Точки умолчания в божественной геометрии считаются опасными дырками: стоит завести такую точку, и от нее по поверхности жизни ползут трещины, будто по крыше зимнего сада. Водитель автобуса заскочил в кабину и нажал на клаксон. Старухи потянулись к дверям, и под навесом осталась только одна фигурка, показавшаяся ему знакомой. Это была Вирга, она покупала в автомате билет, ее сумка на колесиках стояла на земле.

Девушка в бегах, подумал Маркус, персонаж, удирающий от автора на сельском автобусе. Значит, она уже поняла, что я слишком близко? Черт, не могу называть флейтиста женским именем. Мне трудно смириться с мыслью, что автор блога — не безжалостный сочинитель моих лет, стреляющий, как Панчо Вилья. А может, мне трудно смириться с тем, что автор блога — не я?

Маркус поглядел на горлышко бутыли, видневшейся в пакете, а потом на свои шлепанцы, из которых торчали грязные пальцы, и поморщился. Ладно, посланец судьбы имеет право выглядеть как угодно. Что я ей скажу? Давай мне свою сумку, и пойдем в гавань, там мы должны застать твоего деда. Для него ты всегда жила в Картахене, скажу я, и определенно была мальчиком. А теперь ему не нужно плыть к антиподам, потому что ты здесь.

— Вирга! — сказал он громко и двинулся в ее сторону.

Она оглянулась по сторонам, накинула капюшон и пошла прочь, к выходу с автобусной станции. Ее красная сумка осталась стоять возле автомата, и к ней уже бочком, будто краб, подходил один из марокканцев.

— Не беги, пожалуйста, — сказал Маркус, забрав сумку и догоняя почтальоншу у газетного киоска. — Я должен тебе кое-что рассказать.

Краем глаза он заметил хозяина бочонка с верментино, стоявшего под деревом и одобрительно на них глядевшего.

— Ты за мной следишь? — Она пошла еще быстрее.

— Я не следил, я пришел за вином, вот оно в пакете. Да погоди же ты!

Маркус следовал за ней неотступно, они свернули в маленький сквер, отделявший станцию от площади, и по тому, как мягко потемнела пыль между клумбами, Маркус понял, что начался дождь, почти невидимый.

— Виви, я предлагаю тебе честную сделку. Я скажу тебе важную вещь, а ты скажешь мне, что произошло шесть лет назад. Узлы на пляжной лестнице, этрусская беседка, отравленный коньяк, в твоем блоге смыслы разбегаются во все стороны, как муравьи. А мне нужно знать, что было на самом деле.

— Нет никакого самого дела. — Она внезапно остановилась и посмотрела ему в лицо: — Какие еще узлы?

— Твое признание нужно мне не для того, чтобы бежать с ним в полицию, Виви. Я пишу книгу, понимаешь? Мне нужна хоть капля реальности, как яичный желток в цементе!