На окраине села Богородского находился роскошный шереметевский дворец, окруженный тенистым парком. В парке были аллеи лип, берез, елей, лиственниц и даже кедров. Середину парка украшал широкий пруд, на краю которого возвышался искусственный земляной холм. История холма любопытна. Однажды помещик, похвалясь перед гостями, заявил, что насыплет гору, с которой будет виден губернский город. На следующий день появился шереметевский приказ: каждому богородчанину, появившемуся на улице в нетрезвом виде, надлежало привезти воз земли в барский сад. Эта повинность длилась много лет. Холм достиг высоты барской крыши. При парке были цветники и оранжерея, в которой имелись редчайшие экземпляры орхидей, выращиваемых в корзинах, подвешенных к потолку. Любовь Шереметева к цветам прекрасно уживалась с жестокостью по отношению к людям. Призывая к себе мужиков, барин всегда держал в руке нагайку, сидел к ним спиной и разглядывал приходивших в большое зеркало. Обычным наказанием для богородчан была ссылка в другое шереметевское крупное именье Юрино на Волге. Условия жизни и труда шереметевских «ссыльных» были настолько тяжелы, что Юрино носило кличку «Шереметевской Сибири».
В конце пятидесятых годов Шереметев задумал сразу вытянуть из своих подданных большой капитал путем… отпуска людей на волю. Им был разработан проект «добровольного выкупа». Для многих крестьян сумма выкупа достигала тысячи рублей и даже более того. Совершенно естественно, что крестьяне оказали упорство и от «добровольной сделки» отказались. Шереметев впал в неистовство: он лично избивал упрямцев, отсылал на расправу к становому, сажал в тюрьмы, сдавал в рекруты. Доведенные до отчаяния крестьяне собрали совет и тайно, в тюках кожи, отправили выборных с жалобой к губернатору Муравьеву.
Муравьев в тот период находился еще под властью воспоминаний прошлого. Дело в том, что в памятный день 14 декабря 1825 года юный С. В. Шереметев присутствовал в рядах конной артиллерии, сделавшей выстрел по колонне отказавшегося от присяги войска, среди которого был Муравьев. Бывший декабрист отзывчиво отнесся к просьбе крестьян, настоял на присылке из столицы специального следователя, съездил сам в министерство внутренних дел и в конце концов добился устранения изверга-помещика от управления крестьянами села Богородского и прочих владений.
Этот случай, а также проявленная забота о возвращавшихся на родину из сибирской каторги и проезжавших через Нижний декабристах (Анненкове, Волконском, Крюкове, Оболенском, Пущине, Батенькове) свидетельствовали, что старик Муравьев (ему было уже 68 лет) частично сохранил гуманные настроения своей молодости.
Однако, будучи весьма слабохарактерным, Муравьев в конце концов выдохся и попал под влияние своих многочисленных родственников, устроенных им на различные должности. Это «семейное окружение» водилось с темными личностями и занималось аферами.
Главным действующим лицом «окружения» оказалась племянница губернатора, сорокалетняя девица, «фрейлина государыни императрицы» Голынская. Во времена свежей юности она была при дворе. Не отличаясь красотой, имела успех среди придворных дон-жуанов, главным образом, благодаря хорошо сложенной фигуре и сильно развитому бюсту. По этому поводу на царском балу в честь гостившего в России черногорского князя известный писатель В. А. Соллогуб, увидев его беседующим с Голынской, сказал экспромт:
После какой-то скандальной истории Голынская перекочевала в Нижний под крылышко дяди. Здесь, фигурируя в роли губернской львицы, покровительницы юнцов, дамы-благотворительницы и негласной советчицы в дядиных делах, она достигла большой известности. Ее деятельность увековечена в одном из произведений нижегородского сатирического «эпоса», носившего специальное название «Муравиады»: