Картинки нижегородского быта XIX века

В повседневном обиходе энергичный борец с «языческими пережитками» проявлял столько своеволия, грубости и необузданности, что быстро снискал себе репутацию «неистового Еремея». Он беспрестанно приближал к себе и удалял подчиненных попов и чиновников своей консистории, карая одних, милуя других.

Иеремия хвалился своей «прозорливостью», но не раз попадал впросак.

Согласно установившейся традиции, торжественный чин погребения почетных жителей города совершал всегда сам «владыка». Однако день похорон купца Акифьева выдался дождливый, и владыка, опасаясь за свой застарелый ревматизм, уклонился от участия в погребальных обрядах, послав вместо себя епархиального викария.

Какова же была досада Иеремии, когда во вскрытом через шесть недель завещании Акифьева оказался особый пункт: «…Священнослужителю, который будет производить чин моего погребения, выдать пять тысяч рублей». Деньги, предназначавшиеся по общему предположению Иеремии, получил викарий.

Нижегородский епископ являлся одновременно высшим распорядителем семинарии. Первое знакомство с семинаристами ознаменовалось своего рода казусом. Совершая вступительное богослужение в семинарской церкви, невоздержанный на язык епископ бросил какому-то неловкому причетнику в алтаре слово «дурак!». Семинаристы-певчие на клиросе, не разобрав приглушенного звука архипастырской речи, громко затянули в ответ, как полагается по церковному ритуалу: «…И духови твоему!» (т. е. «и тебе также!»). Случай дал повод семинаристам прозвать своего начальника Ерёмой и сочинить добавочный куплет к знаменитой бурсацкой «Наливочке»:

Епископ наш Ерёма,
И в алтаре и дома,
Напившись видно рома,
Рычит не хуже грома,
Оглушительно!
Наливочка двойная!
Сквозь уголь пропускная!
Очистительная!..

Деятельность Иеремии Соловьева оказалась увековеченной в фамилиях местных попов, дьяконов и пономарей.

По обычаю, существовавшему в России в течение всей первой половины XIX века, ученикам духовных училищ и семинарий присваивались фамилии взамен прежних прозвищ по именам отцов и дедов. Смотрители духовных училищ, ректоры семинарий и местные епископы пользовались правом выдумывать фамилии своим подопекаемым. Иеремия присвоил себе исключительное право «перефамиливать» будущих нижегородских пастырей и занимался этим в течение нескольких лет. Наибольшими симпатиями владыки пользовались термины древесно-растительного царства. В семинарском обиходе, а после и в широком нижегородском быту появились многочисленные: Яворские, Вербицкие, Тополевы, Ольхины, Кедровы, Кипарисовы, Пальмовы, Лавровы, Кокосовы, Померанцевы, Вишневские, Виноградовы, Малиновские, Терновские, Яблочкины и т. д.

Большая группа получила «птичьи» фамилии: Лебедев, Дроздов, Ласточкин, Снегирев, Ремезов, Соколинский, Орлов, Орловский, Соловьев, Скворцов и т. д.

Один из очередных приемов в семинарию был Иеремией сплошь награжден «минеральными» фамилиями: Золотницкий, Серебровский, Аргентов (по-латыни — серебро), Бронзов, Магнитский, Алмазов, Бриллиантов, Яхонтов, Рубинский.

В следующем году мысль епископа дошла до открытия «астрономических» фамилий: Звездин, Зорин, Горизонтов, Аврорский, Небосклонов, Уранов.

При случае Иеремия не задумывался пачками менять фамилии у старших семинаристов. Здесь он руководствовался принципом приспособления фамилии к наружным или внутренним качествам данного лица.

Семинарский алфавит украсился такими продуктами архиерейского поэтического вдохновения: Благообразов, Доброзраков, Миловидов, Красовский, Херувимов. Добровидов, Благолепов или диаметрально противоположными: Зловидов, Рожанский, Безобразов.

Особенно усердно Иеремия переименовывал полюбившихся или угодивших ему чем-либо учеников. Памятником этого явилась длинная фаланга Любимовых, Любимцевых, Любских, Миловых, Миловских, Милотворских, Фаворских, Грацинских (от gratis — приятный). Не угодившие начальнику, переименовывались в обратном смысле: некий Ландышев, при переходе в следующий класс, оказался неожиданно Крапивиным, а Добротин — Злобиным. Двух родных братьев Александров он однажды наименовал: первого — Невским, второго — Македонским; а в другом случае, — Тигровым и Евфратовым. Узнав, что в семинарии учатся четыре сына одного отца, он придумал им четыре «родственные» фамилии: Раев, Эдемский, Вертоградов и Парадизов (синонимы слова — рай).

Последний «опус» эксцентричного архиерея связан с воцарением Александра II. Группа учеников, поступившая в семинарию, была снабжена фамилиями: Царевский, Державин, Скипетров, Коронин, Венецкий, Диадимов…

Последовавшее вскоре общее запрещение фамильного изобретательства положило конец словесным упражнениям этого рясофорного «quasi»-лингвиста.[8]

Конец своей жизни Иеремия, «разочаровавшись» в нижегородцах, провел уединенно «в затворе» при одной из пещер Благовещенского монастыря.

Глава четырнадцатая