Картинки нижегородского быта XIX века

Наряду со слабохарактерностью, Муравьев был известен крайне неровным настроением и полной непоследовательностью в служебных распоряжениях. Он постоянно отменял свои вчерашние приказания, но при этом считал долгом удивляться, если к исполнению их еще не приступали. С подчиненными обычно не ладил, выживая из города непонравившихся ему чиновников. Городовой судья М. И. Попов, вероятно, обиженный губернатором, позднее вспоминал: «При Мураше всё возможно было, — ляжешь спать судьей, а проснешься свиньей».

Слабой стрункой в натуре Муравьева была необыкновенная жажда популярности. Ради нее он предпринял сооружение на Гребешковской горе громадной башни с часами, Циферблат которых, по проекту, должен был быть виден через Оку. Средства собирались по подписному листу с купечества.

Башню построили, но, несмотря на трехаршинные стрелки, разобрать время с левобережья реки было невозможно, и стояла башня целые годы без пользы.

Ей посвящены в «Муравиаде» специальные строки:

Лелеял мысль сердечную
Давно наш Муравей —
Себе на память вечную
Воздвигнуть мавзолей;
Чтоб ближе лазить на небо,
Без лестниц, без хлопот,
Построил он, всем на диво,
Свой вавилонский столб.
Махина неуклюжая,
С часами с трех сторон,
Как Бобелина дюжая,
Пристанище ворон.
Красы и пользы городу
Нисколько не дает,
Надеются, что под гору
Современем сползет.

Дворяне не могли простить губернатору его сравнительно мягкого взгляда на личность мужика и его, в сущности, весьма скромных попыток ограничить аппетиты душевладельцев. Личность «раскаявшегося декабриста» сделалась предметом яростных нападок всех реакционных сил.

Пошли в ход всевозможные жалобы, доносы, пасквили, обличения.

Непрерывная травля заставила Муравьева в 1861 году покинуть Нижний.

Глава тринадцатая

Плеяда полицеймейстеров. — Однорукий «ветеран» Махотин. — «Фабрикация шампанского». — Розыски потомков Минина. — Царская аттестация. — Взяточник Зенгебуш. — Лаппо-Старженецкий. — «Смиренный» епископ Иеремия и его «деяния».

Славной губернаторской троице сопутствовала не менее колоритная плеяда полицеймейстеров.

Первый по времени — Махотин был ветеран Отечественной войны 1812 года. В Бородинском сражении он потерял правую руку, вместо которой потом пользовался железным крючком, привязанным ремнями к плечу. Своей искусственной рукой Махотин владел мастерски, мог побить кого нужно, и колоду стасовать за карточным столом, и мзду принять от просителя. Впрочем, взяточником Махотин сделался не сразу. На первых порах своей полицейской службы он церемонился «брать» и всегда говорил, когда ему приносили: «Уж это, кажется, много!». А еще через год настолько привык, что каждому приносящему ласково, но настойчиво пенял: «Маловато, батенька, маловато, что-то скупиться стали!». С течением времени всё пошло, как по маслу. Через пять лет Махотин приобрел два дома на Нижнем базаре и хутор у Марьиной рощи. Взятки оказались не единственным способом полицеймейстерского обогащения. Махотин был известен также, как «фабрикант-предприниматель». На Нижегородской ярмарке он скупал чихирь у кавказцев, «фабриковал» из него шампанское и навязывал затем этот «продукт» в принудительном порядке содержательницам ярмарочных «веселых домов».

Особенно отличился Махотин по делу розыска потомков Козьмы Минина.

Николай I во время пребывания в Нижнем справился у губернатора, существуют ли потомки Минина, и, услышав в ответ одно заикание, распорядился: «Отыскать таковых! Если остались, я награжу их за службу предка». Розыск неизвестных, беспаспортных и беглых лиц являлся постоянной обязанностью полиции. Очевидно, по этой причине, поиски потомков знаменитого нижегородца были поручены Махотину, который ревностно принялся за дело. Однако малограмотному полицеймейстеру оказались не по силам кропотливые изыскания в архивах и семейных родословных.

Желая все-таки выслужиться, он рискнул пойти на обман. Негласно вызывал купцов, желающих считаться «потомками Минина», и брал с них плату за право быть внесенными в список.

Набрав уйму «претендентов», Махотин отправил нарисованное им на громадном листе александрийской бумаги «родословное древо» царю, в надежде на великие и богатые милости. Действительность не оправдала его ожиданий. «Древо» было возвращено в Нижний с высочайшей отметкой по адресу Махотина: «Дурак».