Кончали работу в семь часов вечера. Продолжительность рабочего дня была двенадцать часов, не считая двухчасового перерыва на обед.
Проживали курбатовцы, в основной своей массе, близ завода. Когда-то эта часть города представляла собой заброшенный пустырь. Нижний имел тенденцию разрастаться вверх по Оке, к Мызе; Печерская сторона осталась незаселяемой, так как песчаным островом ежегодно все более отдалялась от русла Волги. Колчинским рабочим приходилось квартировать в городе и ежедневно брать приступом Мартыновскую кручу (ходьба по Георгиевскому и Казанскому съездам отнимала слишком много времени). Постепенно, в связи с увеличением числа работающих, по откосу горы и в ближайших местах набережной стали появляться домики мещан, решивших извлекать доходы от содержания жильцов.
В девяностых годах эта местность, целиком заполненная заводскими зданиями и десятками успевших состариться и почернеть от времени деревянных домишек, получила название Курбатовской, или Фабричной, слободы. Эта слобода отличалась исключительно мрачным видом.
Заводская труба ежедневно извергала массу дыма, который носился в воздухе и оседал толстым слоем на постройках и окружающей растительности. Все было покрыто копотью: мастерские, дом-особняк Курбатова, жилища рабочих. Сами рабочие и слобожане ходили чумазыми от копоти и дыма.
Скученность людей в домишках слободы была потрясающей. Мещане-домовладельцы старались утилизировать каждый квадратный аршин пола. Домохозяин часто помещался с семьей на кухне, а под «квартиры» приспосабливал все комнаты, коридоры, чуланы, мансарды и чердаки. Отдельную «квартиру», вернее комнату, снимал большей частью семейный курбатовец, отделяя кусок помещения перегородкой, не доходящей до потолка, под «каморку», которую сдавал от себя товарищу по работе — одиночке-холостяку.
Плохо оплачиваемые категории рабочих снимали углы в комнатах и каморках или только «койку». Угловым жильцам полагалось от основного съемщика отопление, освещение, корыто для стирки, чугун для кипячения воды и ведро. Придя в восьмом часу вечера с работы и наскоро закусив в меру своего заработка, люди тут же бросались в постель.
Трудовые дни были похожи один на другой, как две капли воды. Лишь воскресенья и праздники выделялись некоторыми светлыми пятнами на общем тусклом фоне безотрадного существования.
С утра пожилые рабочие направлялись в соседнюю церковь «Живоносного источника», иные не столько для молитвы, сколько для развлечения — послушать церковный хор и поглядеть на любопытный бассейн среди храма, с бьющим высоко фонтаном воды. Мужская молодежь отправлялась в Печерские овраги померяться силой с обывателями соседней Солдатской слободки, или подкреплялась пищей и «горячительным» в местных питейно-распивочных — Романычева и Распопова.
Девушки-работницы (их было немного) и слободские мещанки посвящали утренние праздничные часы приготовлениям к традиционной гулянке.
К двум часам дня начиналось гулянье. Праздничный туалет курбатовских «франтих» был такой: дешевая шерстяная или бумажная юбка, ситцевая с набивными узорами кофточка и пестрый головной платок. Некоторые особенные модницы из слободских мещанок имели шляпки розового цвета с незабудками и в руках зонтик, преимущественно зеленой окраски. На груди приколот бумажный или натуральный цветок.
Принаряженные девушки отправлялись на «курбатовский откос», расположенный у берега Волги, как раз под знаменитым нижегородским верхневолжским «Откосом». Наверху гуляла одна публика, внизу — другая.
Нижняя публика рассаживалась группами на траве и принималась грызть орешки или лущить подсолнухи.
Вскоре появлялась мужская молодежь. Парни одеты были в черные косоворотки под пиджак и в брюки, заправленные в ярко начищенные сапоги, снабженные, не взирая ни на какую погоду, резиновыми галошами. На головах мягкие фуражки, лежащие блином (позднее получили название «кепи» или «кепка»). У некоторых щеголей — тросточки в руках.
И вот дешевая «вятка» (гармоника) испускает душераздирающие звуки, а под ее аккомпанемент танцуют и поют:
За кадрилью следует «лянце» (лянсье), «полька-бабочка» и русская присядка с перебором.
Все курбатовские рабочие более или менее в одинаковой мере несли тяготы промышленных кризисов и периодического отсутствия работы. Но в то время как в умах пожилых рабочих недоедание и боязнь потерять единственный источник существования создавали безвольное настроение пассивной покорности судьбе, молодые по возрасту рабочие-пролетарии уже не желали мириться с таким порядком вещей.