Однажды получила «новенькая» пакет из театральной конторы: ей поручали две роли разом — крестьянки из «Женевской сироты» и горничной из «Комедии с дядюшкой». Разучивать роли Косицкой помогла старая актриса Фиония Ивановна Стрелкова. Первый выход был в «Женевской сироте», где сироту играла премьерша Вышеславцева. Дебют сошел благополучно, несмотря на то, что, как водится, первый блин вышел комом. Вытолкнутая в нужный момент режиссером из-за кулис на сцену дебютантка всю свою роль проговорила от начала до конца без остановок, с таким жаром и одушевлением, что никому не дала сказать ни одного слова, а когда заметила недоумение окружающих, заплакала и убежала со сцены; заплакать-то надо было по пьесе, а она и на самом деле заплакала. Эта «реальность» покорила публику, которая разразилась аплодисментами. Некоторое время спустя, Косицкая уже выступила в самостоятельных ролях: Агаты в «Волшебном стрелке», Надежды — в «Аскольдовой могиле». На ярмарке в 1843 году она выступала вместе с московским гастролером А. А. Бантышевым. Здесь высмотрел ее ярославский антрепренер и ангажировал в свой театр (нижегородский театр по случаю пожара бездействовал) на оклад в 50 рублей. Годом позже (в пятнадцатилетием возрасте) Л. П. попала в Москву и была принята известным Александром Михайловичем Гедеоновым в императорскую Театральную школу. После получения законченного сценического образования началась блестящая театральная карьера Косицкой, оставившая видный след в истории русского искусства. Через три года она уже любимица столичной и провинциальной (по гастролям) публики, создав себе популярность необычайно большим диапазоном исполняемых ролей. Талантливая артистка (вышедшая к тому времени замуж за артиста Никулина) играла в трагедиях, комедиях, драмах, водевилях и в большинстве ролей возбуждала восторг зрителей изяществом исполнения и искренностью чувства. Особенно удавались ей роли: Реганы («Король Лир»), Дездемоны («Отелло»), Офелии («Гамлет»), Джульетты («Ромео и Джульетта»), мамы («Недоросль»), Параши-Сибирячки, Груни («Двумужница»), Екатерины («Скопин-Шуйский»). В начале пятидесятых годов появились на сцене комедии А. Н. Островского, целиком выхваченные из русского быта, написанные языком, чуждым риторической выспренности, исполненным истинного чувства, и с живыми людьми — действующими лицами.
Тогда-то представилась Никулиной-Косицкой особенная возможность выказать в полном блеске свою способность входить в роль — смеяться непритворным смехом и плакать неподдельными слезами. И вот артистка явилась выше всякого сравнения в Авдотье Максимовне («Не в свои сани не садись»), Катерине («Гроза»), Груше («Не так живи, как хочется»), Анне Ивановне («Бедность не порок»).
При добром своем сердце и уживчивом характере Никулина-Косицкая жила в ладу с закулисным миром. Сослуживцы ее любили; но так называемые театральные власти (иначе «Контора императорских театров») относились к ней далеко не с тем вниманием, какого она заслуживала. В середине 60-х годов положение ее в императорской труппе и вовсе сделалось нетерпимым. 15 декабря 1867 года состоялся ее прощальный бенефис, сопровождаемый овацией и многочисленными подарками зрителей. Менее чем через год неизлечимая болезнь, 5 сентября 1868 года, свела Никулину-Косицкую в могилу.
Славная артистка-нижегородка погребена на Ваганьковском кладбище в Москве.
Глава двадцать пятая
Нижний Новгород — «речная столица». Он растил людей своеобразного быта, привычек и уклада жизни.
Однажды рыбинский заводчик Журавлев, сидя в кабинете заводской конторы, вздрогнул от сильного взрыва. Выяснилось, что пятнадцатилетний конторщик Калашников в соседней комнате производит какие-то опыты. Хозяин познакомился с «химиком» и в порыве «меценатства» перевел его из конторщиков в чертежники.
Юноша рьяно занялся самообразованием: он перечитал все учебники физики и математики, какие только удавалось доставать на рыбинской толкучке. Особенно увлекла его механика. Через несколько лет Василий Калашников поступил машинистом на буксирный пароход и год плавал на нем. Это было поворотным моментом в его жизни.
Тотчас по окончании навигации он подал хозяину парохода проект полной переделки пароходной машины. Нововведения, предлагавшиеся молодым механиком, были столь революционны, что пароходовладелец счел Калашникова сумасшедшим и прогнал его.