Карты и сновидения [СИ]

Хан задохнулся. Сжал кулаки на шершавом дереве. Лицо той, кого называли лесные дети матерью солнечного дождя. Это она лежала там, в живой колыбели, меняя черты, будто слепленные из светлой глины? Смеялась над ним. И сказала ответом на вопрос — молод.

— Ну, четыре, — попал в такт его мыслям дед, осторожно укладываясь на лавку и суя ноги под ворох тряпья, — а поглянь на Корайку, ему два минуло, а какой шустрый пацан. Да, совсем были другие времена. Дети росли, как надо, как положено оно. Уважали старших. Не кривили рожу. Знамо, не помнишь, ты ж из посчитанных. Не как эти, что взросли, как трава на болотах, глазом моргнул, уже носятся, лезут под ноги. Умники. Ты другой был. Тощой, болезный. Боялся всего. Послушный зато. Мамка знаешь, куда ушла?

Дед захихикал, ворочаясь.

— К дальним Нерам, у которых дочка припадочна. Младшая. Хочет тебя сговорить, на брак, на семью. Ясно, что деток не даст вам мудрая благость, но хоть пальцем казать не будут, что в доме нашем холостой дядье, негодящий для бабы. И им хорошо, девку сбудут. А нам тоже хорошо, ибо Неры дают за Анеркой пустой домишко, что выходит к задним болотам. Там и поселитесь.

— Деде, — перебил мечты старика Хан, — я помню няньку великой Неллет. Немного совсем. Лицо…

— А, — странным тоном сказал дед, будто колеблясь, подхватывать разговор или прекратить. Но лежать было так славно, пока никого, кроме Хана, а внук всегда хорошо слушал, прочие уже просто ждали, когда старик помрет, и кормить лишний рот не придется.

— Ханчик, — голос деда стал льстиво-ласковым, — нога чтой-то совсем разболелася, кости так и ноют, скавчат.

Хан поднялся, отряхивая руки, подошел, садясь в ногах, взял в ладони подставленную ногу с заскорузлыми гнутыми пальцами. Стал разминать, взглядывая на сморщенное в блаженстве дедово лицо.

— Ахха… Тута еще, где пятка. Нянька, говоришь. Сильна была матерь принцессы Игна, боялись ее даже воины великого Веста. А ну нашепчет принцессе, кто косо глянул, и та отправит негодяя в далекие сны. Вот только уйти с нежной Неллет не ушла. Хотя многие тогда ушли, а Игна чтой-то осталася. Говорила всем, что повелела ей Неллет дальше следить за народом, чтоб правильно ждали. А после…

Дед сел, упираясь руками в лавку, вытянул тощую шею, приближая к склоненному Хану морщинистое лицо.

— После, чрез годы, когда подросла единая дочь ее, входя в женскую силу… Пропала мать Игна. Поперву полагали, ушла вслед за принцессою, радовались, вдруг явится снова нам нежная Неллет, да будут сны ее…

— Да буду сны ее, — послушно подхватил Хан, разминая скрюченные пальцы.

Голос деда понизился до страшного шепота.

— Но нашли Игну на краю дальнего болота. Уже твари глодали ей косточки, но лица кусок был, и волосы были. Так что дядье, что сбирал травки, поклялся, она это там. И еще сказал, что шея ее схвачена была куском вервия. Понимаешь, унука? Кто-то увел нашу Игну в болота, и жизни лишил. Бросил там гнить. А кто поднимет руку на матерь великой принцессы?

— Кто? — сипло спросил Хан.

Дед пожал плечами. Но желание говорить было слишком сильным.

— Был бы я рассудитель, я б и молчал, ибо им рот открывать только для говорения точных истин. Но я просто деде. И тут у меня, — он постукал себя по лбу, — ползают всякие мысли, а тут вот, — пальцы коснулись ушей, — то, чем слышу я тихие словеса других. Баяли люди, что Вагна, войдя в силу, уходила мать свою, чтоб принять нежную Неллет в свои сильные руки. Потому что рук материнских над Неллет должно быть две. А не четыре! Но это все тайные шепоты, разве ж поймешь только по клятвам дядья о куске вервия! Потому не рассказывай никому, Ханка, что болтал тебе старый деде. Да тебе и сказать некому, потому я с тобой и беседу веду.

— Легче? — Хан вернул ногу на лавку, прикрыл тряпьем, — пойду я, деде. Отнесу миски сам, ты лежи. Пока мамки ходят.

— Лежу, — довольно согласился дед, — ты как пойдешь, на свет-то не лезь, воины великого Веста открыли большой зал. Пусть Корайка попрыгает там, все перескажет, что усмотрел. Страшусь я надеяться. Потому ничего тебе не скажу. Пока что.

Хан под бормотание дремлющего старика собирал миски в корзину, обдумывая слова. Матерь Вагна убила матерь Игну. А ту забрали в лес, теперь она жива, но в древе живет, и может быть, не умеет и выбраться. Потому слушала внимательно и потому послала Хана обратно. Не за тем, чтоб он уговорил людей увидеть мир целиком. А чтобы вызнать побольше о предстоящем явлении Неллет, о котором шепчутся люди, оглядываясь с надеждой. И получается, о дочери своей — Вагне.

В извилистом коридоре Хан остановился, кусая нижнюю губу. Она живет там, в сильном чужом древе, питаясь его соками. Не умеет уйти, наверное, так. Но мысли? Что думает женщина, у которой все отобрали, даже жизнь? Ее собственная дочь. Вдруг думает плохое? И пользует для плохого — детей, пусть шустрых и не по годам умных, но все же ум у них детский. И среди малолеток один только взрослый теперь — сам Хан. Ему почти двадцать. Он должен обдумать, как поступать. И верить ли словам матери солнца.

Солнце…