Ирине снились сны. Шли мерно, один за другим, сменяли друг друга без перерыва, не давая осмыслить и вдуматься. Словно везли ее на себе, качая, как огромный верблюд качает плоское большое седло. На таком седле она сидела, летом на пляже, верблюд был равнодушным к толпе и крикам, шевелил отвислой губой, а ресницы — любая звезда позавидует. Мягко ставил на песок широкие лапы. Один шаг — один сон. Шаг — и она толкает огромные мягкие шары, белые, ощущая под пальцами чье-то дыхание и стуки сердец. Шаг — и десятая чашка молока оказывается у губ, глотки сливаются в гулкий водопад, это она — водопад, извергается, прыгая со скалы, тут пьет — там валится. Шаг — и десятая рука теряет пальцы, немудрено, печально думает Ирина, последняя моя осень, все девять рук уже облетели. Шаг — и высокая корзина полна грибами размером с тарелку, а вокруг их тысячи, лезут под ноги, толкают протянутую руку, а собрать нужно все. Шаг — шея схвачена мягкой повязкой, скрип-щелчки-повороты-скрежет, крики и славословия. Это я им киваю, думает Ирина, послушно поводя головой вслед за скрипом-щелчками-поворотами-скрежетом, я голублю народ свой, нагой и убогий, одевая его милостью своего внимания… Но еще шаг — и она стоит голая, у постели, на которой лежит ее муж, сплетаясь с чем-то… чем-то многоруким и гибконогим, с крошечной головой, наводящей смиренный ужас безглазым лицом. Потому что тут надо так, понимает Ирина, переминаясь по сыпучему босыми ногами, надо быть в ужасе, и никуда не деваться, такие правила.
Но видеть Андрея с этим сно-монстром было так невмоготу, что пришлось напрячься, изо всех сил пытаясь прогнать сон, шагнуть из него в другой. Шаг — и она затихла, изнемогая от усилия, глядя на склоненное к ней испуганное мужское лицо в редкой бородке. Сон закивал, поднимая откуда-то тощую руку с зажатой в ней мутной бутылочкой. Поднес к губам.
— Попей. Матерь Игна велела.
Тускло радуясь, что сон с Андреем остался позади, Ирина послушно раскрыла рот, глотнула, не успевая выплюнуть обжигающую отвратительным вкусом густую жидкость. Закашлялась, приподнимаясь. И упала в теплую жижу, утопая в ней ушами и скулами.
— Великая наша Неллет, — шептал сон, осторожно приподнимая мокрую голову, чтоб жижа не затекала в нос, — да будут сны твои нежны и ласковы к нам. Ты вернулась. Ты с нами.
Она хотела возразить, одновременно колеблясь, нужно ли возражать, отвергая правила сновидения. В котором она, оказывается, — та самая Неллет. Сон-мужчина был так ласков и так преклонялся, что дальним краем затуманенного сознания Ирина слегка разозлилась этому приниженному поклонению и решила — надо побыть ей, узнать, каково это… Та, которая забрала ее мужа. Великая, правящая народом. Мысли бродили смутно, поблескивали верхушками слов и понятий. Правящ… забра… му-жа…
Но эти верхушки над сонной трясиной направили действия, вернее, отринули их.
Уже ощущая себя великой Неллет, Ирина нахмурилась, отворачиваясь от второго глотка. И от души хлебнув теплой жижи, снова закашлялась, фыркая носом.
На лице сна мгновенно нарисовалось беспокойство, а еще страх. Он оглянулся, передергивая плечами. Снова зашептал умоляюще:
— Три всего, великая нежная. Два осталось. Не ругай бедного Хана, Хан любит тебя, как все любят. Но вдруг страж проснется быстро? Или явится первоматерь Вагна. А мне велено. Чтоб яснился твой ум. И память. Попей.
Теперь она послушалась, потому что первый глоток уже совершал что-то внутри, яснил, как сказал сон. И что ж он не кончается? Длинный какой шаг. Сколько еще лежать, раскинув бессильные руки и ноги в мерзкой бледной жиже? Пора сделать усилие, решила Ирина, припоминая, как сумела вышагнуть из предыдущего сна, глотнуть в третий раз. И суметь. Вырваться из этого сна.
Парень с жидкой бородкой отпрянул, суя за пазуху бутылочку. Вскочил, кидаясь куда-то из поля зрения. И его не стало слышно, только прерывистое протяжное дыхание от дверей, куда ее внесли, и положили. Положили?… Она потеряла сознание. Потом временами приходила в себя, качалась на руках, лежала в чем-то, слышала бубнящие разговоры. Насмешливое лицо этого, с белыми, как иней, короткими волосами. Из сна в сон: великий воитель Вест, чей взгляд находит тебя, если не сумеешь прогнать мысли о нем. И теперь она лежит. Тут.
Устала, пусто подумала Ирина, пора и проснуться, сколько можно шагать из сна в сон, будто они те самые зеркала, висящие подряд. Гнутые, кривые, высокие и круглые, вогнутые и пузатые…
Страж у входа простонал, всхрапнул и проснулся, вскакивая одновременно с тем, как распахнулись деревянные тяжелые створки. Быстрые шаги приблизились, поднося к взгляду Ирины то самое лицо. Полное тайного веселья и предвкушения, с веселыми пристальными глазами, такими светлыми, что казалось, это глаза слепца. Из-за плеча великого Веста щербатой луной показалось некрасивое плоское лицо, расплылось в поддельно ласковой ухмылке.
— Как тут наша красавица? Что скажешь, матерь Вагна?