Кастелау

Вальтер Арнольд: Смотри, мама. Что это?

Мария Маар смотрит на него непонимающе.

Вальтер Арнольд (берет маленькую деталь и протягивает ей): Вот это.

Мария Маар: Какая-то металлическая штучка.

Вальтер Арнольд: Правильно. Но без этой металлической штучки весь пистолет – просто никчемная железяка. Потому что он не будет стрелять, если каждая деталька не сработает как надо. Не выполнит свой долг.

Мария Маар: Но ты не какая-то деталька! Ты мой сын!

Вальтер Арнольд: Как раз потому, что я твой сын. Надо, чтобы ты гордилась мною. Обещай мне хранить мужество!

Пауза.

Мария Маар: Обещаю.

Они обнимаются. Следующий кадр – монтаж по контрасту: крупным планом лицо Марии Маар. Она плачет.

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

Ловко сработано. Очень ловко. В первоначальном варианте говорилось: «Но на то и враг, чтобы с ним сражаться». Теперь же Бодо фон Шваненбург изрекает: «Но с национал-социализмом надо сражаться». Подгадав по хронометражу, заменили лишь часть фразы – а вся сцена обрела совершенно иной смысл. Да и весь фильм. Верноподданнический пафос войны до победного конца сменился беззаветным мужеством сопротивления режиму.

И все это – заменой кусочка фразы, какой-то пары слов.

В одной из своих дневниковых записей Вернер Вагенкнехт бросает вскользь замечание про ортсгруппенляйтера Хекенбихлера: «Я не выношу Хекенбихлера, но на этот раз он показал себя молодцом». Нечто в том же духе я вынужден сейчас сказать и о Вальтере Арнольде: я его не выношу, но этот подлог был сработан мастерски.

Они эту вставленную фразу переснимали крупным планом, так, чтобы лицо героя занимало едва ли не весь экран. Только если очень внимательно присмотреться, можно успеть заметить, что в этом месте на заднем плане не видно снега, который, вообще-то, остается доминирующим фоном на протяжении всей сцены. Разумеется, в мае, когда фразу переснимали, снега в Кастелау уже не было. Но это единственная, едва уловимая неувязка, по которой можно догадаться: доснято позднее.

Ну и еще резкий перепад звука. Однако у глухого Райтшталлера и при нормальной съемке такие перепады были в порядке вещей.

Курт Прагер, похоже, на подобные мелочи внимания не обратил. А если даже что-то и заметил, так ведь любые его подозрения нетрудно было развеять более чем убедительным объяснением. Отважный борец Сопротивления Вальтер Арнольд, разумеется, этот самый крамольный кадр снимал тайком, отдельно, в другое время.

Кино – не помню уж, кто эту мысль высказал, – это единственный продукт культуры, где ложь возведена в ранг высокого искусства. Но, разумеется, вполне справедливо повернуть ту же мысль оборотной стороной: из всех видов искусства кино – самое лживое. Где еще картину жизни можно видоизменять столь же легко?

Трагедию здесь ничего не стоит переделать в комедию, подменив хеппи-эндом трагический финал. Оставим Ромео и Джульетту в живых – и в мгновение ока затихнут слезливые всхлипывания в зале, а бурные злоключения влюбленных задним числом превратятся в забавную, даже смешную историю. И точно так же оказалось совсем нетрудно трусливого приспособленца и прихвостня Вальтера Арнольда превратить в героя.

Весь фильм, не считая незначительных мелочей, строго следовал сценарию. Но все сцены, в которых столь истово прославлялась борьба до последней капли крови, внезапно обрели совершенно иной смысл. Враг, сражаться с которым столь велеречиво и многословно призывала картина, – уже не подступающие войска союзников, а заправилы преступного режима.

В чем в чем, а уж во вранье Эрни Уолтон знает толк.

Текст рекламной аннотации: From Berlin To Hollywood: An Actor’s Journey [110]

Невероятная, но доподлинная история двукратной карьеры великого актера и его неустанной пожизненной борьбы против диктатуры и несвободы.

«Увлекательней любого киносценария!» («Паблишерс викли»)

Странным и неожиданно трогательным оказалось для меня новое свидание с Тицианой Адам – теперь уже на экране. При первом своем появлении – встрече с главным героем перед церковью – она даже в старообразном народном одеянии буквально лучилась обаянием и свежестью юности. И выглядела просто замечательно. Так, как она сама о себе сказала: не красавица, но чертовски хороша. Можно понять Вернера Вагенкнехта: в такую влюбиться сам бог велел.

Однажды у меня даже увлажнились глаза. Хотя я ведь и сценарий помню, и знаю прекрасно, какими средствами в подобных случаях из зрителя выжимают соответствующие эмоции. Несмотря на все это – магия кино сработала. Это я о той сцене, где фельдфебель Буфф объясняет влюбленной Рози, что Бодо вовсе не о счастливой любви мечтает, а о геройской смерти.

Запись по фильму

Сцена из фильма «Песнь свободы / Кастелау»