Кастелау

Когда в кадре появился Вернер Вагенкнехт, я остановил фильм еще раз. Я и по телевизору стараюсь не смотреть на экран, когда показывают репортажи из района боевых действий или хотя бы о дорожно-транспортном происшествии. Другое дело кино – там я невозмутимо смотрю на любые, самые кровавые ужасы. Потому что знаю: все эти изувеченные, обугленные, бездыханные и полуживые жертвы, едва прозвучала команда «Стоп!», преспокойно поднялись на ноги и отправились к бутафорам смывать с себя искусственную кровь. Если только это и вправду были живые люди, а не компьютерные фантомы.

Но здесь я знал: Вернера Вагенкнехта сейчас убьют. И это будет не постановочная, а самая настоящая смерть.

Я представлял его моложе. Может, просто потому, что во влюбленном человеке нам всегда грезится что-то юношеское. Очень худой, с угловатыми движениями. Мундир полевого жандарма был ему явно велик, но, может, я потому только это заметил, что Тити мне об этом рассказала. Лицо я лишь смутно мог разглядеть, ведь всю сцену – поскольку единственной незасвеченной бабины ни на какие изыски уже не хватало – снимали, по необходимости, с одной точки. По этой же причине задуманное начало эпизода, когда Бодо и фельдфебель Буфф появляются в кадре, распевая песню, пришлось опустить, как и заключительную фразу и уход героев. С помощью современной камеры продолжить движение вместе со снимаемым объектом вообще не проблема, но возможности быстрой смены фокуса у тогдашних объективов еще не было. Вот почему весь эпизод короче, чем в сценарии, и начинается прямо с появления полевого жандарма.

Я все-таки его посмотрел. Должен был посмотреть.

Запись по фильму

Сцена из фильма «Песнь свободы / Кастелау»

На повороте горной тропы. Слева в кадре появляются Вальтер Арнольд и Августин Шрамм.

Вернер Вагенкнехт внезапно выходит из-за выступа скалы.

Вернер Вагенкнехт: Стой! Вы куда?

Вальтер Арнольд и Августин Шрамм останавливаются.

Вальтер Арнольд: Домой.

Вернер Вагенкнехт: За дезертирство – расстрел на месте.

Вальтер Арнольд: Хочешь заставить меня продолжать бессмысленную войну?

Вернер Вагенкнехт: Бессмысленную? Да это предательство!

Вальтер Арнольд: Это голос разума.

Вернер Вагенкнехт: Сдать оружие! Ты не достоин его носить.

Вернер Вагенкнехт требовательно протягивает руку.

Вальтер Арнольд нарочито медленно извлекает из кобуры пистолет. Он колеблется.

Вальтер Арнольд: А дальше что?

Вернер Вагенкнехт: С предателями у нас разговор короткий – пуля в лоб.

Пауза. Оба напряженно глядят друг на друга. Потом:

Вальтер Арнольд: Ты прав. Кто предает свободу – заслуживает только смерти.

Вальтер Арнольд стреляет. Вернер Вагенкнехт вскидывает руки. Какое-то мгновение кажется, что он просто хочет сдаться. Но потом, отшатнувшись, он падает на спину.

За кадром, едва слышно, раздается вскрик. Возможно, это Тициана Адам.

Вальтер Арнольд с дымящимся пистолетом в руке и Августин Шрамм смотрят на неподвижное тело Вернера Вагенкнехта. На лице Августина Шрамма внезапно проступает ужас; выражение лица Вальтера Арнольда определить затруднительно.

Обрыв.

Черный экран.

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

Чем чаще смотришь такое, тем слабее ощущение реальности происходящего. Расстрел Вернера Вагенкнехта я просмотрел уже не меньше двух десятков раз, кадр за кадром, и первоначальное чувство ужаса постепенно сменилось привычкой. Просто сцена из фильма, каких я видел тысячи. Шериф убивает конокрада, полицейский – преступника, Вальтер Арнольд Вернера Вагенкнехта. Рано или поздно на экране все превращается в клише.

В конце концов я сосредоточился только на одном: вперяясь в физиономию Вальтера Арнольда, пытался отыскать в ней подтверждение версии Тицианы Адам, что он, мол, холостой патрон подменил боевым умышленно. Пришлось признать, что это совершенно никчемная, пустая затея. Глядя на экран, – и в этом тоже особое коварство кино, – в лицо человека можно вложить, «вчитать» что угодно. Зритель видит то, что ожидает увидеть.