Кастелау

Короче, постоялый двор для нас отперли и по номерам расселили, всех в одном крыле на верхнем этаже. «Там лучше всего будет, – робко прошелестела госпожа Мельхиор, – тепло сверху пойдет, так что когда отопление заработает…» Она часто не договаривает фразу, как будто уже к середине предложения боится его закончить. Интересный персонаж.

«И кухню сегодня же привести в порядок!» – рявкнул Хекенбихлер. (Он то и дело прибегает к повелительному наклонению в неопределенной форме. Надо взять на заметку, пригодится для диалогов с участием похожих действующих лиц.) Стопку продовольственных карточек, которую совал ей Кляйнпетер, госпожа Мельхиор брать отказалась. «Лучше будете каждый день мне давать по тому, сколько скушаете. А то еще подумают, будто я…»

Словом, с размещением вопрос решен. И даже для нашего «боргварда» с прицепом тоже пристанище нашлось, в сарае при ратуше. «Могу вам часового поставить, если желаете, – предложил Хекенбихлер. – Только это без надобности будет. В моей управе не крадут». В его управе. Он ведь без шуток так и думает.

Батарея вроде бы чуточку потеплела уже. Или мне только чудится?

Окно смотрит на деревенскую площадь. «На лучшую сторону», как выразилась госпожа Мельхиор. Отсюда видно церковь и даже можно разглядеть речение над входом: «Solus deus adjuvabit» [51]. Будем надеяться, этот Господь понимает латынь. Рядом небольшой погост, на каждом надгробии снежная шапка взбитых сливок. Почти на всех камнях наверняка одни и те же фамилии, сплошные Хекенбихлеры и Мельхиоры. Скончались кто от старческой немощи, кто еще в младенчестве. По всему чувствуется: здесь, в Кастелау, принято умирать естественной смертью, в тех же стенах, где родился.

В меркнущем свете дня следы ног и шин на снегу постепенно расплываются в сумеречной дымке. Снег на площади как будто только что выпал.

Неужели и вправду дотянули до вечера? Смотри-ка, и в самом деле: батарея вроде уже не такая ледяная. Кажется, живем.

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

По приезде горстки столичных «киношников» в Кастелау положение их выглядело следующим образом.

Официально они прибыли в баварские Альпы, дабы продолжить съемки фильма «Песнь свободы», то есть с целью осуществления вполне реального проекта, принятого к производству по заказу государственного предприятия, имеющего ранг важного военно-стратегического объекта. «Песнь свободы» благополучно миновала все этапы строго обязательного в таких случаях утверждения отделом кино при Министерстве пропаганды рейха и фигурировала как в годовом, так и в поквартальных производственных планах студии УФА.

Правда, однако, заключалась в том, что реальное продолжение съемок данного фильма в Кастелау вообще не представлялось возможным по целому ряду сугубо практических причин. Осуществить столь масштабный проект силами одного оператора и одного звукооператора просто исключено. Недаром техническая бригада, первоначально выехавшая на съемки из Берлина, состояла из четырнадцати человек, а ведь уже и это был абсолютный минимум.

Кроме того, сам населенный пункт Кастелау, выбранный местом съемок, таковому назначению никоим образом не мог соответствовать. Основное действие «Песни свободы» происходит в замке великого герцога, однако от древнего замка (в старину такие назывались «кастель»), которому Кастелау и обязано своим наименованием, остались одни развалины.

Ко всему этому добавилось еще одно непредвиденное затруднение: действие фильма должно было разыгрываться в эпоху освободительных войн против Наполеона и предполагало наличие широкого разнообразия исторических костюмов. Однако весь тщательно подобранный, а частично и специально пошитый для данного фильма гардероб оказался утрачен в результате атаки с воздуха и причиненного ею пожара на участке имперской автострады. Таким образом, с учетом всех этих неблагоприятных обстоятельств, съемочной группе по идее следовало бы просто вернуться на свои рабочие места в студии УФА.

Такой шаг, однако, в корне противоречил негласной, потаенной задумке этой с таким трудом организованной экспедиции, а именно – обеспечить всем участникам уважительный предлог для бегства из Берлина, где с каждым днем все явственней ощущалась угроза приближающихся боевых действий. Проще говоря, живейший интерес всех членов съемочной группы состоял как раз в том, чтобы всеми правдами и неправдами возвращение в Берлин оттянуть, насколько это возможно.

Они не могли не осознавать, что подобным поведением навлекают на себя немалую опасность. Всякая попытка уклонения от работы на предприятии военно-стратегического назначения считалась тяжким государственным преступлением, и человека, заподозренного в таком деянии, всякое учреждение вправе и даже обязано было задержать и передать гестапо. Общеизвестно, что как раз в последние месяцы войны суды в подобных случаях склонялись к максимально суровой трактовке соответствующих законов и за «подрыв боевого духа» и «саботаж» выносили поистине драконовские приговоры вплоть до смертной казни.