Кастелау

Тициана Адам в этом отношении оказалась не слишком щедрым информационным источником. Из всего текста она смогла припомнить только две строки, и то лишь потому, что при первом чтении поняла их неправильно, вот они и врезались ей в память: Вернер написал «Стягом страсти водружен / Пыл мужей и трепет жен», а она, посчитав, что это опечатка, исправила (или, по ее словам, «улучшила») «водружен» на «вооружен».

Тем не менее она с уверенностью подтвердила, что все четверо актеров студии УФА в представлении участвовали, причем Марии Маар – наверняка по ее желанию – досталась несомненно ведущая партия. (В мемуарах Эрни Уолтона праздник Солнцеворота не упоминается ни словом.)

Примечательны, – пусть не с исторической точки зрения, но как колоритные детали, – еще две подробности, которые сохранила в памяти Тициана Адам. Мороз стоял такой, что под широкую юбку старинного костюма ей пришлось надеть две пары трико, а в самой церкви было настолько темно, что разглядеть текст было почти невозможно.

Впрочем, каким бы ни было само представление в частностях, главную свою задачу, по крайней мере в том, что касается воздействия на зрителей, оно, судя по всему, выполнило. Один из юных участников действа, чей отчет здесь прилагается, прямо говорит о «трогательном впечатлении», а в местном листке «Берхтесгаденер Анцайгер» («Берхтесгаденский Вестник») от 11 января 1945 года это событие охарактеризовано как «мощная демонстрация культурных традиций и творческой воли, особо ценная в столь трудные времена». Поскольку едва ли можно предположить, что газета специально высылала на это мероприятие своего корреспондента, материал, скорее всего, был взят из редакционной почты и, вероятно, написан ортсгруппенляйтером Петером Хекенбихлером собственноручно.

Для хронологии событий вокруг «Песни свободы» праздник Солнцеворота оказался важным в том отношении, что из-за него съемочные работы были приостановлены по меньшей мере дней на десять. Поскольку же в сводках погоды на неделю после Рождества постоянно упоминаются сильные снегопады в Альпах, есть все основания предполагать, что работа над фильмом возобновилась лишь в начале 1945 года.

Маркус Хекенбихлер. Ответ на вопрос анкеты

(1988)

Вопрос № 4

В представлении в церкви я сам принимал участие, и это было очень торжественно. Мы, пятеро ребят из гитлерюгенда, в самом начале под барабанный бой вышли парадным маршем с горящими смоляными факелами. (Барабанщиком был мой крестный, господин Отто Хаслингер.) А чтобы все симметрично получилось, мы еще девчонку одну взяли. Мы выстроились в два ряда справа и слева от алтаря, откуда нам хорошо было видно не только актеров, но и прихожан на скамьях. Народу набилось полным-полно, как, пожалуй, только на Рождество бывает и на Святого Бонифация (5 июня), когда после вечерней мессы (в честь покровителя Кастелау) потом обязательно танцы устраивают.

Что́ артисты произносили, я точно не помню. Вальтер Арнольд, который потом в Америке так прославился, охотника играл. Для своего костюма он даже у моего отца пару кожаных сапог одолжил, которые, правда, ему малы оказались. И это по походке его сразу было видно, если знать, конечно, что сапоги ему жмут.

О чем само представление было, я толком сказать не могу. Одно хорошо помню – я все время боялся, как бы дырку в форме не прожечь, потому как от факелов этих искры иногда сыпались, а шевелиться нам было нельзя. А если б я дырку прожег, мне бы от отца потом будь здоров досталось.

В целом же осталось трогательное впечатление, особенно в конце, когда все встали и запели «Выше, пламя!» [60]. Так что и в те времена не все плохо было.

Интервью с Тицианой Адам

(20 сентября 1986)

Ничего не замечаешь? Я больше не курю! Ну хорошо, меньше курю. Врач мне рентгеновский снимок легких показал… Они вообще как будто на двадцать лет меня старше. Если не на все тридцать. Он-то хочет, чтобы я совсем бросила, но человеку же привыкнуть надо… Десять сигарет в день, и ни одной больше. Я себе так наказала, железно. Сегодня пока только три. Хотя нет, четыре. А во время интервью, вот увидишь, ни одной в рот не возьму…

Ладно, задавай скорее свой вопрос. А то, когда ты вот так, молча, в наушниках своих дурацких сидишь и ждешь незнамо чего, мне это на нервы действует. Словно песик, который лакомого кусочка дожидается. У меня в жизни историй знаешь сколько? Если все рассказывать – до Страшного суда хватит, только тебе степень ученую за них не дадут. Я настоящей жизнью жила, понимаешь? Да нет, где тебе понять, молодой еще.

Нормальное у меня настроение. А даже если плохое, это мое личное дело. Так о чем мне говорить?