Читаем Касты и расы полностью

Драшер, внимательно исследующий все фазы материального, географического и этнографического развития белой экспансии, не уделяет столько внимания внутренней стороне, относящейся к преобразованиям, как мы только что сделали. Но позволяет ли анализ основ гегемонии белой расы, который он делает, действительно оправдать её и составить истинный и присущий ей принцип? Единственный пункт, имеющий твёрдые основания — это как раз ссылка на «океанский» дух. Но, кроме своего имени, он также не является оригинальным. Здесь речь идёт примерно о том самом, что Шпенглер назвал западным «фаустовским духом», и в лучшем случае это может быть объяснением, но не оправданием. Далее, что касается остального, то Драшер, кажется, приходит к чисто прагматической точке зрения: раса считает себя высшей, и такая твёрдая вера создала способность, способ действия, который реально привёл её к господству и окружил её в глазах других рас ореолом престижа и опасливым уважением. Соответствовало ли это чувство превосходства реальному превосходству, если говорить о чистой цивилизации? Драшер, что весьма честно с его стороны, это отрицает, констатируя, что по отношению к цивилизациям Индии, Китая и той же доколумбовой Америки белые с большим трудом смогли бы обосновать своё право на завоевание, а иногда даже на добычу и разрушение, претендуя на абсолютное превосходство своей цивилизации. «Решающей была не высшая ценность нашей цивилизации как таковая», — говорит Драшер, — «а вера её представителей, что только эта цивилизация является наилучшей и единственной». На этой основе завоеватели демонстрировали абсолютное непонимание и априорное презрение ко всему тому, с чем они сталкивались, если даже не кичились этим, и изначально верили в своё право давать волю всякому инстинкту и совершать любое насилие. Таким образом, здесь мы находимся в чисто иррациональной области. И, добавим, в ней мы остаёмся до сих пор — более того, даже в большей степени, чем раньше. В те времена основным аргументом, поддерживавшим чувство превосходства, был эволюционистский предрассудок — идея, что материальная наука и техника, сопровождаемая парой пустых гуманитарно-общественных мифов, являются последним словом мировой истории и предоставляют её основным представителям, то есть белым народам, право на мировое господство как основу для создания универсальной «цивилизации», то есть преобразования всякой цивилизации к этому рационалистическому просвещенческому западному типу.

По сути, именно здесь наш автор окончательно заходит в тупик. Для объяснения как этой исходной самонадеянности, уверенности в превосходстве, так и самого «факта», он располагает только тем универсальным ключом, что открыт сегодня в Германии для всякой проблемы: расизмом. Но говорить, что чувство превосходства — это данность для расы, что-то врождённое в крови белых — значить обозначать другими словами ту же самую проблему, не продвигаясь вперёд в её решении. С другой стороны, подводя итоги результатов европейской гегемонии, Драшер пишет, что в «пассиве» находятся «прежде всего, жестокость и эгоизм»; в «активе» же он демонстрирует освобождение обширного цветного населения от нищеты, рабства и смертности, использование ранее игнорированных природных богатств, мировое сообщение, процветание, торговлю, умиротворение подданных, и так далее. Из-за этого в итоге «актив» превышает «пассив», и принцип европейского господства должен защищаться до последнего любым способом, прежде всего, из-за первого пункта, посредством нового пробуждения расового сознания, новой гигиены и расовой политики, согласно национал-социалистическим директивам.

Но счёт не сходится полностью, и Драшер, как мы сказали, остаётся с просвещенческим и эволюционистским алиби, на которое ныне указывают последние выражения западных претензий на гегемонию. Действительно, легко понять, что раз все выгоды «цивилизации» — цивилизации мыла, радио, фордовских фабрик и кино — Европа испытала первой, то она первой же испытает и последствия. Нет никаких причин полагать, что после того видимого мимолетного материального благосостояния, мираж которого мы также испытали в прошлом веке, различные преимущества, описанные Драшером в активе, не привели бы также и народы, поднятые таким образом до уровня западной цивилизации, к таким же кризисам и духовными разрушениям, с которыми мы боремся. Впрочем, это уже становится видимым здесь и там на Востоке, что Драшер не может не констатировать, но это должно побуждать к описанию проблемы в иных терминах и положить конец многим мифам и пустой самонадеянности.


* * *

Мы отличаем объяснение прошлого от проблематики непосредственно настоящего.

Мы твёрдо придерживаемся того принципа, что нельзя по-настоящему гарантировать первенство и право какой-либо расы на абсолютное господство, если не существует предпосылок её реального духовного превосходства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука