Касты. Истоки неравенства в XXI веке

– Я писатель и приехала из Америки только ради этого, – сказала я ей. Я еще подумала, что такой уровень самоотдачи может произвести на нее впечатление. Однако вышло иначе. Она направила меня к англичанину, который занимал более высокую должность, и показалось, что даже здесь, среди людей, изучавших касту, может действовать традиционная иерархия. Затем женщину унесло людским потоком, который не миновал и англичанина. Как и в любой человеческой группе, здесь были компании людей, которые уже знали друг друга или работали вместе, и ощущалось это уже как не открытая конференция, а семейная встреча, на которой я оказалась случайным гостем.

Во время обеденного перерыва я заметила джентльмена, который сидел в одиночестве напротив компании разговаривающих друг с другом мужчин. Он был индийцем, как и три четверти участников, но отличался от прочих. У него был черный портфель, который выглядел таким деловым и важным на фоне наших рюкзаков. Как и я, он казался аутсайдером среди инсайдеров. Я сразу почувствовала родство.

Его имя – сказал он мне, когда я подсела к нему, – было Тушар. Он родился в Бенгалии и был геологом, сейчас жил в Лондоне. Одет он был более формально, чем все остальные: воротник синей оксфордской рубашки выглядывал из-под его серого твидового пиджака, в густых седых волосах был виден аккуратный боковой пробор, глаза сияли, как луна, на приветливом добром лице все время его разговора.

– По кастовой системе, – сказал он, как бы сообщая мне о статусе какого-то своего знакомого, – я принадлежу ко второй сверху касте. Касте воинов-солдат.

Я смотрела на этого человека, который был не намного выше меня, с тонкой костью, узкими плечами, мягким лицом, скромной осанкой, – и задавалась вопросом, на какой планете этого человека посчитают прирожденным воином? Он был живым доказательством неверного распределения кастовых ролей. Когда-то давно он узнал о своем положении, и, не испытывая особых восторгов по этому поводу, поначалу не смог даже с первого раза правильно написать название касты или, на санскрите, варны, в которой он родился. В то время я еще не знала о четырех варнах и даже того, что касты назывались варнами, поэтому попросила его записать название этой касты для меня. Он написал слова Хатрия, а затем Каястры в моем блокноте.

«Я думаю, что это кшатрий, – сказал он, равнодушием к орфографии этого слова выражая пренебрежение к заложенному в него значению. – Этот вопрос мне самому не совсем понятен. Я вырос в привилегированном обществе. Таким, как мы, с детства твердят, что мы – вторая по положению каста, правящая каста, и мы должны быть счастливы, ведь есть множество людей, стоящих ниже нас».

Но еще мальчиком по дороге в школу он проходил мимо нищих на улицах, просящих денег, и людей, кричащих, что у них нет еды. Его собственная семья имела обед из четырех или пяти блюд – дал и амарант, баранину и чатни, – в то время как менее обеспеченные семьи питались рисом и картофелем, а те, кто ниже их, ели и того меньше.

Трудно было наслаждаться привилегиями, когда они принадлежали лишь малой доле людей. Когда ему было одиннадцать или двенадцать, он начал спрашивать, почему его семья живет в изобилии, а другие – в постоянной нужде. «Не обсуждай эти вещи, – сказали ему старейшины. – Учись. Касты созданы Богом».

Приближалось начало дневных заседаний, обсуждений протестов далитов и корпоративных посягательств на землю адиваси. Мы с Тушаром вернулись в зал, каждый из нас со своей миссией.

Поскольку дело было в Англии, мы получили перерыв на чай, и я снова устремилась к Тушару в толпе. Теперь он выглядел одиноким и нетерпеливым. «Они не ответили на мои вопросы, – сказал он. – Всю свою жизнь я прожил с этим. Ищу ответы о том, как это началось. Я останусь, чтобы услышать больше и больше понять».

Он спросил меня, почему я прилетела из Америки на эту конференцию. Я сказала ему, что хочу понять касту, потому что тоже живу с ней. Поведала, что большинство людей не думают об Америке, как о стране с работающей кастовой системой, хотя налицо все ее признаки. Он выслушал меня и не осудил.

– Все в Индии определяет каста, – сказал он. – Сама индуистская религия поддерживает кастовую систему. Поэтому Амбедкар ушел в буддизм. Для него это стало не бегством, а освобождением. Кастеизм – это лишь иная форма расизма. Бог знает, сколько времени понадобится людям, чтобы избавиться от него.

Мне стало интересно.

– Вы все еще индуист? – спросила я его.

– Я атеист, – ответил он. – С тринадцати лет не принадлежу никакой религии.

– Что думает об этом ваша семья?

– Они считают, что, родившись индуистом, индуистом ты и умрешь. Нельзя убежать от касты. Но у меня свои убеждения. Какая разница, что думают они?

Похоже его заинтересовало то, что я рассказала ему об иерархии в Америке, причем не просто заинтересовало – озадачило и заинтриговало.

– Если в США существует кастовая система, – спросил он, – то где в этой системе ваше место?