Катастрофа

Лиза допила кофе, накормила собаку и пошла раскладывать пасьянс. Верный пес побежал за хозяйкой. Евсей остался на кухне. Раскрыл записную книжку, начал «доводить до ума» очередное стихотворение. Речь шла о старике, которого немцы расстреляли на проселочной дороге. Дорога была обобщенной — пыльная, бесконечная, уходящая на закат. Стихотворение заканчивалось так: старик падает, хватается руками за сердце, «как болят мне ноги» — шепчет и умирает. Местечковое выражение не смущало Евсея — оно было к месту — оно было близким ему и миллиону предполагаемых читателей. Да, фраза ему нравилась — сказано было расковано: «По-нашему — по-чечеловски!» Чечелевка — бывшая окраина города. Там Евсей провел свое детство. В том, что оно было голодным, виновата его бабушка — бывшая графиня безумно любила животных. «Кошачье отродье!» — оно запомнилось ему своей прожорливостью. Варенье жрали! — старуха даже к сладкому своих мяукалок приучила. Котов и кошек Евсей ненавидел. Детство было не только голодным, но и босяцким. Бедный мальчик был вынужден стать карманником. Ворованные копейки уходили на бутерброды, Еда на виду у всех была делом опасным, но Евсей не прятался… Даже теперь, когда он дорос до права называться интеллигентом, если ему угрожали насчет морды- (надо заметить, что случалось и такое!), он находил в себе мужество и предупреждал: «Учтите, я из чечеловских!» Героическое время говорило само за себя. Хулиганы пожимали ему руку — думали «свой» и находили более покладистую жертву. Нет, комплекса неполноценности у него не было — душевная чистота мешала ему завершить стихотворение фразой «как болят мне ноги» — и не только это! — он был прирожденным аналитиком: любое сомнение, даже подсознательное, должно иметь причину и следствие — «Мне мешает мелодия. Какая? Ах, да — вот она», — чтобы проверить себя, стал напевать текст. Остановился. «Болят мои раны!» — подобие найдено. «Все, что угодно, только не плагиат», — подумал и, гордясь собой, честно, по-пушкински зачеркнул чечелевскую находку,

7

«Пинг-понг, пинг-понг; пинг-понг, пинг-понг» — звонили назойливо, Евсей захлопнул записную книжку и, поспешно сунув ее в карман, пошел открывать дверь.

— Сюда, — сказал он, показывая рукой на кухню. — Лиза, я занят, — голос был повелительным. На кухне появилась блондинка. Одной рукой она прижимала к животу сумочку, другой — рулон, Вид у нее был не столько решительным, сколько старался таким казаться. Зрачки смотрели в разные стороны — создавалось впечатление асимметричности: такой взгляд бывает у эпилептиков. Хозяин подошел к вешалке, понюхал пальто с кожаными вставками и огненно-рыжим ворсом: пахло типографией.

— Ну, что у тебя, показывай, только побыстрее, — выпалил, влетая на кухню с сигаретой в зубах.

— У меня предпраздничный выпуск. Наш редактор заболел, а я ни бум-бум, сказала она писклявым голоском и присела на краешек стула. — Ничего, если я закурю, — открыла сумочку. — Материал у меня есть. Сама отпечатала. Евсей, помогите разместить.

— Разворачивай свое хозяйство, да поживее, — резанул хозяин и выбежал. Вернулся с линейкой-строкомером. Да! — он редактор заводской многотиражки… Выше не получилось, но все равно — те, кому это было нужно, те его знали. Что говорить — газетчиком он был опытным! К нему даже за помощью обращались. Вот и сейчас… — Ищи передовицу! Шапка или заголовок? Дай мне эту «собаку», затараторил и выхватил из рук блондинки отпечатанный текст. — Раз, два, три, четыре, пять… — зашевелились его губы, подсчитывая количество строк. — Смотри, верно подсчитала! — воскликнул с наигранным изумлением, сверив получившуюся в уме цифру с карандашной надписью на отпечатанном бланке. — Я начинаю уважать тебя, — добавил и, не глядя на макет, точным движением отчертил линию.

— Евсей, скажите, — блондинка затянулась и выпустила к потолку аккуратные кольца дыма. — Мой директор порядочный человек?

— Ты всегда была неисправимой дурочкой, ~~ шепнул и, стараясь переменить скользкую тему, пробубнил, — расскажи лучше, как тебе работается?

— Меня недавно в партком выбрали. Обязанностей прибавилось. Вы же знаете, что отказывать не в моем характере.

— Тебя скоро депутатом сделают, — сказал хозяин с иронией. — Вот будет хохма. Приду к тебе на поклон, а меня молодой мужчина — твой секретарь — не пропустит.

Рассмеялись оба. Работа двигалась к концу. Евсей сделал последнее движение и облегченно вздохнул — макет был разбит на гранки.

— Я еще до утра над ним сидеть буду, — сказала блондинка, сворачивая свое добро в рулон. — Вы, Евсей, умный — расчертили и все, а мне разбираться надо, Я за этот выпуск головой отвечаю.

Хозяин проводил гостью, помог одеть пальто и открыл дверь.

— Попытайся разобраться сама, — сказал громко и нарочито. Меня от всего этого, — постучал указательным пальцем по рулону, — тошнить начинает. И не вздумай звонить! Мне Мандельштама дочитать надо.

Сквозь дерюгу светилась настольная лампа. Хозяин читал.