Катастрофа

— У меня страшно разболелась голова, — взял лежащую среди книг грелку.

— Кто это был? — спросила жена, тасуя карты.

— Спрашивали, где живут Садовские, — соврал и подумал, — «не приведи, Христос, чтобы она увидела Евсея вне меня»…

Хозяин пришел на кухню, держа грелку на голове и, подтолкнув стул к кухонному столику, сел напротив двойника. Антипод поднаторел в интеллектуальных спорах настолько, что стал проявлять неуважение к учителю. Вот и сейчас утонченно-иронический взгляд говорил хозяину: «Я знаю почему ты не пригласил меня в комнату».

— Говори уже! — сказал хозяин и в порыве раздражения сдвинул грелку так, что она съехала на глаза.

— Я могу говорить только тогда, когда ты на меня смотришь, — сказал двойник и хозяин нехотя приоткрыл глаз, — вот теперь я могу говорить, выдержав паузу, скорбно добавил, — вид у тебя загнанный!

Открытый зрачок болезненно расширился. «Это ничтожество издевается надо мной», — подумал хозяин, но двойник смотрел так наивно и преданно, что вспыхнувшее подозрение тут же улетучилось. Хозяин успокоился — расслабил шейные позвонки — голова повисла как у тряпичной куклы.

— Понимаешь, — замолчал, голова вскинулась: поправив грелку, прислушался в комнате скрипели пружины, — Лиза, не забывай, что у меня мигрень, — крикнул и, обращаясь к двойнику, продолжал, — понимаешь, недавно я стал сомневаться в значимости того, что мною сделано. Я писал сложные вещи с разработанным сюжетом — это были не рассужденческие произведения, а конкретные: я рисовал. Каждое слово писалось не с бухты-барахты — оно было обдумано, но два месяца тому назад мне пришло в голову проделать эксперимент: я написал стихи без предварительной подготовки — наспех! Прочитал их одному знакомому понравились, другому — тоже понравились, прочитал третьему — говорит: «Лучше, чем ты писал раньше!» Но я то знаю, что лучше — я на то, чтобы знать это, годы потратил. И все же сомневаюсь. Проклятый эксперимент! А вдруг они правы, а вдруг, — хозяин наклонился к двойнику и шепотом спросил, — окно, это не окно, стекло — не стекло?.. Слова для меня, — продолжал он, — утратили связь с обозначаемыми понятиями. А что касается морфологии, то я даже за словом «мама» в словарь лезу, потому что забываю как оно пишется — с удвоенным «м» или с одним, — хозяин замолчал и печальным взглядом открытого глаза осмотрел знакомую до мельчайших подробностей кухню.

Полочки для посуды, устаревшие стулья, тряпка, поварежка, хлебница обычные предметы домашнего обихода, но разделенные на два лагеря: одни приобрели характер хозяина, другие — хозяйки. Столик — костлявый, приземистый, с туго закрывающимися дверцами, стоящий на кривых — изогнутых, как у кавалериста, ножках: он подражал своему хозяину и был похож на него. Кран был медным — имел профиль жены, Только лампочка на 45 ватт никому не принадлежала — обоим светила одинаково.

— Я могу примирить результаты твоего эксперимента с тем, что ты писал раньше, — сказал двойник. — Признавая в Пушкине только вершины — «Бориса Годунова», «Полтаву», «Евгения Онегина» (у Есенина этими вершинами для тебя были «Черный человек» и «Пугачев», у Блока — «Двенадцать», у Маяковского «Облако в штанах») — так вот, признавая эти вершины, ты смотрел на них как на аналоги. У тебя не было промежуточной стадии в творчестве, не было движения от подножия к вершине. Вернее не так — движение было, но ты сказал себе: «Буду честным, войду в литературу только так. Мозговые мозоли, которые я набил при восхождении — путь к совершенству несовершенен и поэтому права на существование не имеет». Не потому ли в твоем творчестве нет…

— Евсей, мне нужна кухня, — крикнула Лиза, придав своему голосу интонацию враждебной кротости: войти без разрешения она боялась — кухня была для мужа излюбленным местом философского размышления.

— Можешь подождать пару минут?! — выкрикнул хозяин, постучав кулаком по тонкой перегородке. — Продолжай, — сказал он обращаясь к двойнику.

— В твоем творчество отсутствует кострубатость, присущая движению — нет случайности. Ты каждую фразу математическим расчетом на вечность проверяешь, а это еще ни у кого из смертных не получалось. Знания у тебя большие, но пользы от них мало. Они загромождают твой мозг, вырабатывая в нем яд — этому помогает и раздвоение, причину которого ты лучше меня знаешь. Ну что ты без меня? спросил и, не дождавшись ответа, добавил, — ядовитое насекомое!