Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать

Однако сам себе он кажется опасно медлительным. Ноги промокли и отяжелели, а грузный, впитавший в себя влагу рюкзак больно бьет по спине. У него уже давно сбивается дыхание и кончаются силы. Но ему нужно бежать, не останавливаясь. Стоит только замяться, притормозить, и болотная жижа тут же проникнет в ботинки и начнет затягивать: сначала ноги, потом корпус… И он уже не сможет выбраться, потому что она поглотит его, растворит в своем алчущем чреве. Так что – только бежать. Да и некстати начавшийся сильный дождь для него тоже очень опасен. В любой момент закоротит, и тогда точно случится беда. Но он не может останавливаться – даже для того, чтобы перевязать тканью шею и уберечь ее.

Единственным спасением стало бы раскидистое дерево, на ветки которого он мог бы забраться. Оно бы хоть как-то защитило его от дождя и от угрожающей трясины, дало бы передышку. Но вокруг только мелкий кустарник, мох, осока, лишайник. Бежать. Ноги пружинят во мху, глаза устремлены вперед и ищут просветы: меньше кустарника – легче бежать. Он пытается услышать еще хоть что-то, кроме своего сбившегося дыхания и треска веток, но не слышит, хотя сам бежит почти беззвучно – мох и трясина гасят топот его промокших грубых ботинок.

Он не может понять, как скоро зайдет солнце. Без ясного неба и луны, в абсолютной темноте, бежать будет совсем опасно: даже при свете сумрачного дождливого дня попадаются не очень заметные, но большие камни, покрытые лишайником, и наполовину утопленные в трясине бревна огромных деревьев. И откуда они взялись, если вокруг только колючий кустарник? Неужели лежат здесь с каких-то доисторических времен? Ему кажется, что он не успевает думать, только бежит, но на самом деле мысли тоже скачут в его голове.

Когда же закончится эта чертова трясина? Ходили слухи, что она простирается на сотни километров, но возможно, эти слухи распускали, чтобы напугать потенциальных беглецов. Ему кажется, что он не видел иного мира за пределами периметра, во всяком случае, совсем его не помнил. Все, что он знал в течение долгого-долгого времени – тяжелый труд, тысячи таких же, как он, замученных тяжелой работой мужчин, злобную охрану, забор из сосновых бревен, хищно устремленных в небеса, и голос на аудиозаписи, раз за разом повторяющий правила.

Похоже, что силы совсем иссякли. Его сознание мрачнеет, и скоро он отключится, рухнет в этот мох, как в гигантскую перину, а тот примет его, обнимет, и все просто закончится. Он не заметит, как сам превратится в торф, станет трясиной и будет ждать следующих смельчаков, отважившихся на дерзкий побег.

Все просто закончится – какая расслабляющая мысль! Он даже улыбается, воображая себе этот неведомый покой. В этот момент нога, зацепившись то ли за корни, то ли за ветки, едва прикрытые мхом, выворачивается – он выбрасывает руки вперед и падает. Руки скользят по мокрому камню, и тело вместо ожидаемо мягкого мха и трясины больно бьется обо что-то твердое: голова взрывается от боли, и сознание меркнет.

* * *

Кью любила уходить подальше: туда, где не надо выискивать отдельные ягодки, случайно оставленные или дозревшие после того, как все остальные кусты обобрали другие, сложив добычу в грязные подолы длинных юбок. Ей нравилось уходить так далеко, чтобы окончательно смолкали голоса, не доносился запах готовящейся на кострах ненавистной рыбы, чтобы тишина проникала в щуплое шестилетнее тело. Тогда все внутри смягчалось, расслаблялось, а окружающий мир становился ужасно интересным. К тому же, если отойти подальше, то все ягоды – крупные, красные и мясистые – будут только ее. Можно быстро наполнить узелок, а потом смотреть за жуками, прыгать на мху или лежать, глядя в небо, на обсыпанном лишайником дереве.

Из своей старой юбки – черной в красный цветок, мать сделала ей узелок с тесемочкой и подвесила к поясу. Так оставались свободными руки, а самодельный мешочек, наполненный ягодами, весело подскакивал, когда она возвращалась назад после своих лесных приключений. Конечно, назвать это лесом было сложно: деревья попадались редко, больше кусты, ягоды, багульник да мох. Ей временами снились очень высокие деревья, закрывающие своей кроной небо, совсем другой запах нагретых стволов и большие сухие иголки под маленькими ногами. Но видела ли она все это раньше, или это было только сном – она не знала. После таких снов она всегда просыпалась наполненная каким-то особенным счастьем и, конечно, надеялась когда-нибудь попасть в этот волшебный лес.

Убегая из лагеря, она никогда не ощущала угрозы, легко ориентировалась и, несмотря на постоянные требования Хо не уходить далеко, регулярно пропадала из поля видимости. Но еще ни разу не заблудилась: она просто знала, где что находится, как будто внутри у нее была встроенная карта местности, по которой она всегда могла найти дорогу.