Отметим, что это было отчасти правда. Грязь у казахских кочевников и в самом деле была неописуемой. К примеру: «При феноменальной киргизской грязи, толстым слоем покрывающей всю обстановку кочевника, у киргиза не на чем ни сидеть, ни писать; нет ни столов, ни стульев»[91]
. Привычка казахов к грязи отмечалась и до революции, и после нее; грязный быт хорошо различим на редких архивных фотографиях. Казахи далеко не сразу изжили эти скверные бытовые привычки, и даже в 1970-х годах еще отмечались многочисленные случаи явной нелюбви к чистоте и вытекающие отсюда последствия. Но все же особенно умилительно, что Кшибеков приписал грязный быт казахского бая к патриархальным обычаям. Интересно вот только, почему это казахские «голодоморщики» все еще не бросили мыться, не отказались от этой навязанной силой советской властью привычки.Впрочем, дело, в конце концов, не в этом, а в том, что тщательно затушевывалось социальное расслоение и социальные противоречия в казахском ауле. Причем это еще дореволюционная традиция. А. И. Мякутин, который в 1911 году написал книгу о юридическом быте казахов (она была переиздана в Казахстане в 2007 году[92]
), сумел описать законы и обычаи (адат) казахов, вообще совершенно не упоминая бая. Законы и обычаи были записаны со слов самих казахов, главным образом биев и баев, и там встречаются просто поразительные пассажи. К примеру, о найме работников и слуг: «Хозяин обязан обращаться с работником человеколюбиво. Ввиду этого киргизы[93] своим слугам дают нежные имена, как то: сын мой („балам“), мой человек („адамым“), мой глаз („кузим“). Последнее звание дается испытанным и любимым слугам; оно обязывает слугу предотвращать убытки, хотя бы они не касались его специальности»[94]. Прямо патриархальная идиллия. Никакого неравенства, никакой эксплуатации — общество равных кочевников. Если так смотреть, то действительно, если у одного больше скота, у другого — меньше, из этого ничего не следует, поскольку все пастбища общие, принадлежат роду, и потому бай должен давать, не может не дать из своего скота более бедным сородичам.Казахские исследователи выдвигали бая на роль аульного благодетеля довольно любопытным способом, с помощью экологического подхода. Казахское кочевое хозяйство, существовавшее в зоне засушливых степей и полупустынь, должно было учитывать сезонные изменения растительного покрова, дававшего кормовые ресурсы, стока рек и источников воды, а также должно было приспосабливаться к емкости пастбищ. Таким образом, скота не должно было быть слишком много, чтобы ему хватило травы и воды, из чего следовало, что скотоводы должны были регулировать численность скота до оптимального уровня: «Извечное стремление к достижению рационального баланса между природными водно-кормовыми ресурсами и поголовьем скота требовало постоянно регулировать численность последнего. Без соблюдения этого условия производство необходимого продукта и воспроизводство средств производства были попросту невозможны», — отмечал И. Э. Масанов[95]
. Некоторые исследователи и вовсе говорили о полном отождествлении кочевника с родовой территорией и об органической включенности общины в местный биоценоз[96]. Удивительно то, как это казахские ученые не дошли до утверждения, что казахи росли в степи, как трава, — такой вывод вполне напрашивается.Из этого можно было сделать вывод, что бай, у которого было много скота, этими экологическими условиями принуждался к тому, чтобы делить свое стадо на части, наделять скотом своих бедных и неимущих сородичей и таким образом выступать, вольно и принудительно, аульным благодетелем. Этого же требовали родовые обычаи, столь любовно описанные современными казахскими исследователями. Таким образом, никакого бая, в сущности, и не было, а был род кочевников, которым управляли почитаемые старейшины.
Мне также не удалось избежать влияния этого представления в своей предыдущей работе, поскольку в ней я руководствовался в основном казахской литературой. Это во многом было вынужденным подходом, поскольку в литературе 1920-х и 1930-х годов вообще о баях было сказано очень скупо, неясно и без особых подробностей. В материалах, например, в материалах экспедиционного обследования Туркестанского оргбюро Крайкома РКП(б) казахских аулов в Аулиэ-атинском уезде Сырдарьинской губернии в 1924 году[97]
, лишь перечислялись категории баев, почти без социально-экономической характеристики. Или вот как тов. Голощекин определял баев:«1. Представитель старой полуфеодальной знати.
2. Крупный скототорговец и скотовладелец.
3. Представитель эксплуататорского аульного хозяйства».