«Казахский геноцид», которого не было

По его данным, в Казахстане насчитывалось около 3 тысяч баев[98]. Все это замечательно, но конкретных сведений о казахском байстве не дает. Тов. Голощекин и другие товарищи в Казкрайкоме, определяя байство как аульного эксплуататора и своего главного классового врага в ауле, конечно, знали, что под этим подразумевается. Но нам оставили замок без ключа, почему-то не пожелав всего этого объяснить и растолковать. Это обстоятельство усиливалось тем, что не имелось детальных сведений по казахскому кочевому хозяйству и социально-экономическим отношениям в казахском ауле. «Кочевое хозяйство до сих пор до такой степени terra incognita, что даже трудно познакомиться с ним по литературе», — писал В. А. Остафьев[99]. Судя по всему, в КАССР казахов почти не изучали, во всяком случае, детального описания их хозяйства так и не появилось. Более или менее детальные описания появились лишь в 1980-х и 1990-х годах[100], но уже, конечно, без объективного анализа социально-экономических тонкостей, с сильным креном в экологическую сторону и в воспевание родовых обычаев.

Потому я и придерживался точки зрения, что бай в ауле был нужен, и писал в своей предыдущей книге: «В этих условиях, в рамках традиционного хозяйства, резко увеличилось значение и роль бая, сохранившего скот и способного к воспроизводству стада. Во-первых, богатые хозяйства зачастую были опорой для скотоводческих общин. Пять хозяйств со стадом 50–60 голов в каждом и бай со стадом в 300 голов составляли оптимальное по размерам хозяйство в 600 голов. Во-вторых, баи были в состоянии обеспечить средствами к пропитанию и работой если не всех, то большинство бедняков и нищих в аулах, тем более что развитие отхожих промыслов, в частности работа на рыболовных угодьях, на добыче полезных ископаемых или в промышленности тогда были развиты исключительно слабо»[101]. Раз так, то и вся политика Казкрайкома по конфискации и ликвидации казахского байства выглядела как политика разрушения казахского кочевого хозяйства в целом и воспринималась как предпосылка к голоду. В рамках такого представления устранение организаторов кочевого хозяйства по любым причинам неминуемо должно было повести к крушению этого кочевого хозяйства, кризису и голоду.

Теперь-то понятно, что это тоже миф, причем миф пропагандистский, работающий на превознесение байства, перекрашенного в почтенных аксакалов. Но настолько ловко скроенный и крепко пошитый, что опровергнуть его почти невозможно. Его создатели прекрасно знали, что казахское байство практически не подвергалось подробным социально-экономическим исследованиям, каких-то детальных данных о роли, месте и значении байских хозяйств не имеется, и потому они могут рассказывать о байстве все, что им придет в голову. В миф о бае-благодетеле можно было верить или не верить, но при этом неверующий в благодетельную роль казахского бая ничем не мог подкрепить свою позицию и мог выражаться лишь голословно, то есть неубедительно.

Насколько богат был киргизский манап?

Меня могут обвинить, что я вдруг, ни с того, ни с сего, переметнулся на сторону тов. Голощекина. Однако же у меня появился интересный источник, который позволяет совсем по-другому взглянуть на казахского бая. Речь идет об опубликованных материалах специальной экспедиции, состоявшейся летом 1927 года, по социально-экономическому обследованию кочевников в Киргизии, выполненному по заказу СНК КиргАССР, возможно, по указанию председателя СНК КиргАССР Юсупа Абдрахманова. В этом исследовании главное место было уделено полному аналогу казахского бая — киргизскому манапу.

Особое значение этого исследования состоит в следующем. Во-первых, они исследовали киргизское кочевое хозяйство в отдаленных местах Киргизии, не имевшее тесных связей с рынком и потому не испытавшее ни сильного влияния капиталистических отношений, ни советизации, так сказать, в его первозданном виде. Во-вторых, была проведена выборочная перепись в обследованных хозяйствах, которая дала статистический материал о количестве и распределении скота, заработках и найме, размерах доходов и расходов в разных хозяйствах. В-третьих, в рамках обследования было проведено много бесед с самими манапами и с другими кочевниками, специально с целью выяснения тонкостей социально-экономических отношений в киргизском ауле. Подчеркну, что это были люди, которые лично беседовали с киргизскими манапами, а не писавшие о них с чужих слов.

Этот ценный источник по социально-экономическим отношениям в кочевом обществе попал в мои руки практически случайно, благодаря электронной картотеке ГПИБ. Просмотреть его я решил в слабой надежде найти там что-нибудь интересное. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, сколь важная информация в нем содержится и насколько она позволяет проникнуть в суть произошедших в Казахстане событий.