Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Три месяца сыпались взаимные обвинения в различные вышестоящие инстанции. Это бумажный поток был остановлен авторитетным мнением военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга С. К. Вязмитинова (ранее возглавлявшего Министерство полиции и Комитет министров). Он посчитал, что поступок гражданского губернатора являлся «заслуживающим уважение». Это вынудило министра юстиции искать компромиссное решение, по которому прокурору было предписано «не выходить из пределов скромности», а поступок советника Москотильникова «поставлен на вид господина гражданского губернатора»[375]. Это происшествие задало тон будущих напряженных взаимоотношений между губернатором и прокурором.

Изучив содержание документов по исполнительной части Министерства полиции, ревизоры еще до отъезда в Казань 10 октября 1819 г. получили «истребованные от казанского гражданского губернатора объяснения». Следовательно, губернатор Толстой был официально осведомлен и о доносе, и о предстоящей ревизии. 19 августа губернское правление разослало в казенную палату, палаты уголовного и гражданского судов, а также в органы городского самоуправления сенаторскую инструкцию для срочного составления необходимых по ней ведомостей[376]. Таким образом, казанская администрация имела возможность подготовиться к приему столичных гостей.

Осмотр губернии начался 12 октября по схеме, отличающейся от обозначенной в инструкции. За десять дней до прибытия в столицу губернии, еще до ознакомления с подготовленной для ревизоров документацией, Кушников и Санти по пути следования начали осмотр учреждений Чебоксарского и Свияжского уездов. Получалось, что стратегия проверки была разработана заранее, а не на месте, как это рекомендовалось в инструкции. Прямого нарушения или отступления от порядка проведения ревизии в этом не было, но очевидна изначальная установка инспекторов на поиск компрометирующих данных.

Э. Турнерелли. Воскресенская улица

По прибытии в Казань сенаторы обратились к ректору Казанского университета с просьбой на время командировки приютить их на нейтральной территории университета, находившегося вне губернского подчинения. Ректор Г. И. Солнцев предоставил им пустующую «попечительскую квартиру» на втором этаже дома Кастелли университетского комплекса. Ревизоры, как и прежде, начали работу с опроса авторов поданных жалоб. Они потребовали от М. Иванова ответить на интересующие их вопросы: 1) «Какие притеснения терпит он от губернатора, прокурора и советника Москотильникова?» — Иванов отвечал: «Сие видно по производящему в казанской уголовной палате делу»; 2) «В чем заключаются деяния губернатора, которые он, губернатор, домогается сокрыть, и чем он, Иванов, может их доказать?» — Ответ последовал следующий: «Деяния губернатора очевидны по злоупотреблениям в губернии, кои подкреплены донесениями предводителя»; 3) «Какие те преступления, которые он, Иванов, вызывается раскрыть, и какие доказательства имеет на каждое из их?» — Ответчик заявил, что «преступления разных лиц ясно обнаружатся следствиями отряженных сенаторами чиновников»[377]. По результату этого расспроса сенаторы решили «не входить лицом своим в какое-либо рассмотрение жалоб и доносов его, в сих ответах заключающихся». Из ответов создается впечатление, что миссия доносительства Иванова состояла в том, чтобы способствовать возбуждению ревизии, которая неизбежно должна была выявить те или иные нарушения. Ответы его были уклончивыми и не содержали ничего нового, а личность ябедника была настолько компрометирующей, что сенаторы решили держаться от него подальше.

Кушников и Санти понимали, что вторгаются в ведомственные иерархические отношения. Соотнося свои полномочия, они постоянно поддерживали деловую переписку с министром внутренних дел В. П. Кочубеем, извещая его о ходе осмотра. Так, в декабре 1819 г. они сделали повторный запрос относительно доноса по ясачному ведомству. Их интересовало, почему по этому делу не было проведено следствие. Министр отвечал, что донос был анонимным, без указания лица, даты и места отправления. Записка поступила в 1817 г. якобы «от черемис и чуваш» Козьмодемьянского, Чебоксарского, Цивильского, Ядринского уездов и состояла из двадцати пунктов[378]. Ревизия вскрыла многочисленные нарушения и злоупотребления земских исправников и судий, и устаревший донос был лишь каплей в море собранного сенаторами материала. Очевидно, для них было важно подчеркнуть свой статус беспристрастных представителей государственного аппарата, поэтому они поддерживали бюрократическую переписку, не имеющую особого значения для успеха проводимого расследования.

Приступив к личному осмотру губернских присутственных мест, ревизоры поспешили ознакомить императора со своими первоначальными выводами: «…убеждаемся удостоверить Вас, что ревизия по Казанской губернии подтверждает первое наше заключение, насчет губернского правления, яко главного виновника всех в губернии беспорядков. Мы не отделяем от оного лица самого губернатора…»[379]