Каждый пред Богом наг

Саша не мог знать, что уже совсем-совсем скоро песни его, стихи его станут «народными», что петь их будут и в тесных квартирниках, и в залах дворцов культуры, что стихи его и песни разойдутся среди всех, кто жить не может без настоящей поэзии. Зато Сашу с головой накрыло СЧАСТЬЕ: гармония с самим собой, с миром, с Любимой и с Другом, дочкой и сыном, с друзьями, а для этого и надо-то было всего лишь бросить всё, что имел, оторваться совсем от прожитой до этого 25-летней жизни и начать жизнь как будто с самого начала, как будто новую, уехав на Соловки.

М И Н И А Т Ю Р Ы

ТОЧКА ВОЗВРАТА

…Давно уж поговаривают, будто точка эта в полукруге трёх бронзовых гениев — мистическая, будто ступишь туда и мгновенно пропадёшь в пространстве и времени, как в Бермудском треугольнике, но обратно вернёшься — и непременно — вроде как иным, что ли…Поговаривают ещё, будто и вовсе эти гении не бронзовые, а лишь прикидываются таковыми, на самом же деле — они самые что ни на есть живые. А ещё поговаривают, будто скульптор, их изваявший, был самим профессором чёрной магии господином Воландом тайно посвящён в Великую Тайну — ловить прямо руками и вкладывать в бронзовые изваяния живые, парящие в небе души, а главное, поговаривают, что тот, кто ступит в полукруг между тремя якобы бронзовыми небожителями, крепко закроет глаза и, уже проваливаясь во времени, отрешится от всех звуков мира, сможет сгустить своё сознание в точку самой вожделенной мечты, или глубочайшего желания всей жизни, или в изнанку какой-то давней боли души, никак, ну, никак не проходящей, неослабевающей ни с годами, ни с утешениями и радостями…И всё получится…

Это место — в маленьком внутреннем дворике старой Табакерки, а ещё точнее — точка в сердцевине между Виктором Розовым, Александром Вампиловым и Александром Володиным, сотворёнными вновь для жизни четвёртым гением, только не в драматургии, а в скульптуре, и я точно поняла это в тот миг, когда наконец решилась и с остановившимся сердцем и дыханием шагнула в узкий полукруг небожителей, перед которыми так преклонялась…Они стоят почти в свой полный рост так, что вступивший среди них оказывается точно в фокусе их взглядов, и в тот же самый миг точно понимаешь: да, да, да! Они не бронзовые, они — ЖИВЫЕ! Я чётко увидела их абсолютно живые смеющиеся лица, их явственно улыбающиеся мне глаза, я вся ощутила тепло, идущее от их живых человеческих тел. Страшно было лишь в самый первый миг, но зато потом…вот потоооооом…

Я сделала всё точно, как предписывала людская молва и, когда плотно захлопнула глаза, почувствовала, как тройственное мощнейшее невидимое поле подхватило меня и понесло, и время рухнуло вспять, и у меня всё получилось: я вернулась в ту боль, которая уже много-много лет терзала меня, не отступая и не ослабевая, когда умирала у меня на глазах моя бабушка — любимейший мой человек на всё свете, а я…я испугалась даже подойти к ней, задыхающейся…и тряслась от ужаса в углу комнаты…

И когда я провалилась во времени и пространстве, то вновь попала в те мгновения, когда умирала ночью моя бабушка, только теперь я не испугалась, как тогда, в молодости, впервые в жизни увидев, как умирает человек, да ещё такой любимый, да ещё так мучительно: она задыхалась, ей не хватало воздуха, она ещё пыталась меня звать, но лишь хрипела, а я…я, забившись в дальний от неё угол, тряслась, как мерзкое желе, и до жути боялась к ней подойти, взять за руку…Сколько разных лет прошло с тех минут, с того часа, дня, года, века, а мозг мой так и не смог ни стереть этот кусок в секторе памяти, ни хотя бы чуть-чуть притупить то ядовитое остриё, которое застряло там, в куске мозга, навсегда, навечно, до самой моей гробовой доски, и нет, нет! Нет!!! мне от себя ни прощения, ни оправдания…А теперь, спустя десятки лет, я вернулась в тот день и час, и я всё-всё сделала по-другому: я тряслась от страха, но всё равно держала милую мою, страшно умирающую, хрипящую уже бабушку за руку, я эту руку её прижимала к своей щеке, хотя бабушка вряд ли всё это осознавала, и я всё бормотала и бормотала ей «…ба, ба, уже едет Скорая, ба, подожди, ба, подожди, ба, не умирай…», но она уже не подождала, прохрипела последний раз очень страшно и затихла, но я её не бросила в тот последний миг ухода, как тогда, в юности, в реальной своей жизни…И лишь теперь три прекрасных моих гения вернули меня туда, и я всё смогла изменить.

И только одно у меня не получилось, одну иглу я не смогла вытащить ни из мозга, ни из сердца, ни из души, как ни сжималась я в точку на одном-единственном — не получилось у меня вернуть хоть на минуты, если уж не оживить, безумно мною любимого брата, оживить и не дать ему там, в дальнем прошлом, спиться и умереть в белой горячке жуткой. Это уже потом, вышагнув из круга, я поняла, что тут даётся шанс исправить подлость или трагедию лишь в собственной судьбе, но нет возможности ничего исправить в изломанной судьбе другого человека, даже безумно любимого, даже самого родного…