Кажется Эстер

В саду у дедушки, у самой межи, росли кусты гигантской белой малины, я таких ягод нигде больше не видывала. Тут были алые и белые розы и не было войны. «Китайские чайные» и «Звезды Октября», «Большая любовь» и еще много, много других, названий которых я не знала, и «Глория Деи», я думала, Глория Деи – это некая прекрасная дама, а не славься, Господи, – а еще «Гамбург» – какой такой Гамбург, где это? – и, конечно, «Дольче вита». Посреди розария стоял мой дедушка. И сейчас, вспоминая все это, я силюсь снова войти в это благоуханное жужжащее садовое царство, – но не удается, передо мной только картина в раме, розы, кусты, малина, райская яблоня… Пытаюсь просунуть голову в эту картину, как Алиса в Стране чудес с ее «Хочу в сад!». Хочу только в этот сад, овеянный всеми сказками на свете, со всеми его неведомыми дорожками и следами невиданных зверей. Имя розы, Глория Деи, a rose is a rose, Дольче вита.

Где-то там, посреди рая, стоит мой молчаливый, улыбчивый, счастливый дедушка и возделывает свой сад.

Пятничные письма

С берега я услышал голос, «ком, ком, рус», и увидел немецкого солдата и направленный на меня ствол. Я стал просить: «Пожалуйста, не убивай меня, я у мамы один»; говорил я по-русски, он меня не понимал, просто пожалел, во всяком случае, стрелять не стал, помог мне выбраться из воды на берег, даже подождал, дав мне отдышаться немного, потом повел к другим пленным. Так началась жизнь в нацистских лагерях.

Каждую пятницу я получаю электронное письмо от какого-нибудь советского военнопленного в немецком переводе, это послание из рассылок, которыми переполнен мой почтовый ящик. Написанные в последние годы, отобранные, переведенные по большей части на общественных началах, рассылаемые через форум, они пронумерованы, как были пронумерованы и сами военнопленные. Советских военнопленных было больше пяти миллионов, две трети из них погибли.

Каждое утро просыпаешься – а у тебя с двух боков мертвецы. Те, кто еще живы, поднимались и шли на работы, а умерших сбрасывали в ров.

Потом нашелся добрый человек, крестьянин, он меня к себе взял. В первые дни только легкую работу мне давал, и кормежка была хорошая, так что я вскоре снова окреп. Звали того крестьянина Генрих С.

За весь шестисуточный перегон им только раз выдали на весь вагон одно ведро воды… Когда на место прибыли, половина пленных умерли уже… Собак натравливали… Один охранник хотел было вступиться за пленсного… которого уже у края рва поставили. Врачи, которые там были, только и сказали: «Да помри же наконец»… Я ненавидел тоталитарный режим рябого грузина, но сражаться против своих тоже не больно привлекало… 50 граммов хлеба с опилками… Когда-то наконец добрались до Врицена… «Тони, Германия музыкальная страна. Расскажи-ка мне, пожалуйста, кто такой Лео Блех[48]?»

Электронные письма рассылаются утром, с пяти до восьми, каждую пятницу по одному письму. С тех пор как я обзавелась айфоном, я эти письма читаю спозаранку еще в кровати. Вот так и пересекаются фейсбучные сообщения от полуночников с утренним приветом от очередного военнопленного. Кто еще вместе со мной читает эти письма, каждую пятницу в семь утра в постели, кто разделяет со мной этот утренний ритуал?