Кажется Эстер

Эта подъездная дорога проложена лишь несколько лет назад, ее «пробивала» простая учительница истории из Санкт-Иоганна в Понгау, и саму дорогу, и указатель на автостраде федерального значения «Русское кладбище», от Зальцбурга это какой-нибудь час езды. Ожидая увидеть нечто православно-русское, пышное, с позолотой и в крестах, сворачиваешь сюда и обнаруживаешь только обелиски, увенчанные красными звездами. Слева пять могил офицеров, в центре – памятник трем тысячам безымянных узников, потом еще один обелиск – тридцати одному погибшему красноармейцу и две мемориальные плиты сербам, перечисленным поименно. Мемориал воздвигнут освободителями вскоре после войны, никто точно не помнит, когда и по какому плану.

Сперва в Шталаг XVIII завезли французов, потом сербов. С 1941 года стали поступать советские военнопленные, две трети из них до лагеря не доезжали – умирали в пути. Французы в Южном лагере могли работать, их кормили, им дозволялись церковные службы, была и своя спортплощадка, и своя газета «Le Stalag XVIII C vous parle»[51], они ставили самодеятельные спектакли, смотрели кино, получали почту и продовольственные посылки от Красного Креста. В день национального праздника Франции над Санкт-Иоганном, который именовался тогда Маркт Понгау, гремела «Марсельеза». Советские пленные в лагере «Север» ели траву. Они умирали от истощения и болезней, с ними обращались хуже, чем со скотиной, ибо домашний скот как-никак продукт цивилизации, а большевики – нет. Моему дедушке посчастливилось не уродиться евреем, евреев, что солдат, что офицеров, расстреляли уже в лагере Владимир-Волынский, а ему и тут, в лагере «Север» Шталага XVIII, удалось выжить.

Как в пригоршне, кладбище укрылось в узкой долине между федеральной автострадой и рекой Зальцах. И я тоже почувствовала себя здесь укромно, в этой свежей зелени, под сенью дерев между памятниками. Русские фамилии погибших, отсутствующие на обелисках, теперь можно найти в папке. Ученики здешней гимназии вместе со своей учительницей без чьей-либо подсказки и без официальной директивы годами вели поиски и «вернули погибшим их имена». Долг памяти они взяли на себя добровольно, ведь это их родина, и она им небезразлична.

В павильоне рядом – списки захороненных, там же книга записей.

Вот уже сколько лет, проезжая мимо, я мысленно чтил тех, кто здесь похоронен. А теперь впервые стою здесь, и невозможно передать словами ощущение величия и покоя, исходящее от этого места. Огромная благодарность тем, кто ухаживает за этими захоронениями! Будь моя воля, я бы оборудовал здесь источник, чтобы свежая, чистая, живительная вода, не иссякая, текла и журчала в знак того, что Страстные пятницы в нашей жизни никогда не бывают последним словом.

Рядом с книгой записей – выпуски бюллетеня «Австрийского Черного Креста», добровольного объединения по уходу за воинскими захоронениями, ратующего на своем интернет-сайте за «примирение над могилами».

Я тоже был военнопленным, сперва под Бородином, потом в Москве, и я скорблю здесь о советских солдатах, но и о многих моих товарищах, погибших в плену.

Не случайно я пришел сюда в Страстную пятницу.

Во время прогулки с собакой меня привел сюда случай.

Мой отец был здесь

Мы здесь благодаря интернету

Почему это называется Русским кладбищем, когда здесь и сербы лежат?

my father was here

počivaite v miru

I visited here as my grandpa…

С глубокой благодарностью и скорбью

à la mémoire du mon grand-père[52]

Книга записей лежит здесь уже три года. Дети и внуки военнопленных наведываются сюда до сих пор – а вернее, лишь с недавних пор. Ади, рожденный во время войны под именем Адольф, ухаживает за этим кладбищем, он сотворил здесь прямо-таки идиллию, словно образцовой сохранностью могил хочет искупить сомнительность своего имени.