Карл вернулся в свои покои в доме лорда Коттона. Оставшуюся часть вечера он провел в раздумьях над событиями дня и записал, продемонстрировав ясность и пылкость изложения, свои причины отказа признать полномочия суда, а также краткие мысли о характере обвинения. К некоторому замешательству его тюремщиков, он отказался снять одежду или лечь спать в ту ночь из-за солдат, находившихся в его комнате. Следующий день был воскресеньем, которое целиком было отдано молитвам, размышлениям и общению с его священником Джаксоном.
Тем временем убийцы короля обсудили случившееся на суде и распланировали ближайшие действия. Лишь немногие, вроде Джона Кука и Хью Питера, были так же глубоко убеждены в величии того, что они делали, настолько, что ничто не могло поколебать их. Когда толпа расходилась, видели, как Хью Питер в Вестминстер-Холле поднял руки и сказал: «Это самое блистательное начало работы». Джон Кук, отправляясь домой в Грейс-Инн в зимней тьме, был остановлен одним его знакомым, который скорбно начал: «Слышал, вы по уши увязли в этом деле…»
«Я служу народу», – ответил Кук с достоинством.
«Тысяча шансов против одного, что вы не услышите благодарности», – покачал головой его собеседник. Но Кука нельзя было заставить замолчать. «Он должен умереть, – мрачно произнес он. – И монархия должна умереть вместе с ним».
Как уже говорилось, следующий день был воскресеньем, и уполномоченные судьи в этот день постились и прослушали три проповеди. Проповедники были выбраны неудачно. Джошуа Спригг, капеллан Ферфакса, проявил свое участие в сомнениях главнокомандующего путем разъяснения противоречивого текста: «Кровь того, кто проливает человеческую кровь, будет пролита человеком же». Другой армейский капеллан затронул не менее важную тему – «Не судите, да не судимы будете». Только Хью Питер порадовал главных уполномоченных судей тем воодушевлением, с которым проповедовал текст «Чтобы заковать их царей в цепи».
На следующее утро 62 уполномоченных судей собрались на закрытом заседании в Расписной палате, чтобы обсудить, что нужно делать теперь, когда они поняли намерение короля отказываться признавать суд. И сошлись на том, что это непозволительно, так как обвиняемый стремился задеть высшую власть народа через его представителей в палате общин, которые вошли в судейскую коллегию. Но как они могут помешать его повторяющимся нападкам, которые даже самые фанатичные из них не могли не признать великолепно убедительными с точки зрения закона? Это была неразрешимая дилемма, которую они поставили сами: примирить их абсолютно беспрецедентные действия с общим правом Англии, основанным на практике и вековых прецедентах.
Они могли бы заявить и даже похвастаться новизной своего судебного процесса. В таком случае Брэдшоу мог бы растолковать их намерения в самых вдохновляющих выражениях, имевшихся в его лексиконе, вместо того чтобы тщетно пытаться продолжать процесс, действуя корректно согласно общему праву, которое явно было неприменимо. Но это было бы чуждо его собственным представлениям и представлениям его коллег; они были полны решимости действовать так, будто в их поведении не было ничего незаконного.
Если обвиняемый не будет отвечать на обвинение в измене, то, согласно закону, с ним следует обращаться так, будто он признал себя виновным. Это едва ли решало их проблему, так как они хотели продемонстрировать вину короля путем вызова свидетелей и позволив Куку осудить его политику и его поведение в своей волнующей речи обвинителя. Но было невозможно ни допрашивать свидетелей, ни представить публичное дело для обвинения, если обвиняемый стоит молча или признает себя виновным, так как в этом случае – довольно логично – никакие подобные демонстрации по английским законам не требовались. Вот почему поведение короля разрушало главную цель суда. Безусловно, он мог быть признан виновным и приговорен к смерти, но невозможно было
Что им оставалось делать?
Так как этот суд не был похож ни на какой другой, который когда-либо заседал в Англии, примечательно, что они не понесли эту разницу дальше, не позволили Куку вызвать свидетелей, доказывать справедливость иска и произносить беспощадную речь в обвинение, как он планировал.
Краткий протокол Джона Фелпса не проливает свет на дискуссию в Расписной палате, но кажется невероятным, что такой путь был даже предложен. Вместо этого они решили, что Брэдшоу не должен допускать дальнейших протестов короля, кратко объяснив ему, что суд был сформирован «палатой общин Англии, собравшейся в парламенте… власть которой не может и не должна подвергаться оспариванию с его стороны». Больше этого Брэдшоу не имел возможности сделать; он мог лишь обратить внимание обвиняемого на тот факт, что если он не будет отвечать на обвинение, его отказ будет считаться признанием своей вины.