Проповедник был разочарован, что не было короля и он не мог все это услышать. Питер верил, что это пошло бы ему не пользу.
Воскресным утром в Уайтхолле Карлу была предложена духовная поддержка от известных в Лондоне пресвитерианских священников, а также популярного проповедника-индепендента Джона Гудвина. Король поблагодарил, но отказался принимать всех и вместо этого послушал епископа Джаксона, который прочитал утешительную проповедь по тексту из Послания к римлянам: «Когда Бог будет судить тайные помышления людей…» Около 5 часов пополудни его тюремщики перевели его из Уайтхолла назад к церкви Святого Якова. Цель этой повторной смены места заключения остается неясной, возможно, чтобы избавить его от шума строителей, возводивших эшафот, но, что более вероятно, хотели пресечь любые попытки его спасти, которые могли планироваться, если бы он долгое время оставался на одном месте. В других отношениях его тюремщики были разумными и внимательными. Солдаты под командованием Томлинсона были более сдержанными, и просьба короля получить запись всего, что было сказано на суде, была удовлетворена.
Похоже, Карл был избавлен от компании Томаса Герберта, по крайней мере часть воскресенья, так как, согласно записям Герберта, приблизительно в это время состоялись его прогулка в парке и встреча с его богатым кузеном и покровителем графом Пембруком. Граф спросил о короле и выразил удивление, что золотой будильник, который тот заказал для Герберта несколькими неделями ранее, не был доставлен. Время накануне казни едва ли было подходящим для обсуждения местонахождения недоставленного будильника, но Герберт должным образом передал бессмысленное сообщение Пембрука королю. Карл, заметив, что он давно уже не пользовался часами, отправил Герберта с дальнейшим поручением. Он снял с пальца кольцо (изумруд, вставленный между бриллиантами) и велел доставить его леди Уилер в ее дом в Вестминстере, чтобы обменять его на шкатулку, которую она ему даст.
Мысли короля были по большей части с его детьми. Четверо из них находились за границей – в безопасности и вне досягаемости для его врагов: двое старших сыновей и самая старшая дочь жили в Нидерландах, где принцесса была замужем за молодым принцем Оранским. Королева была в Париже вместе с маленькой принцессой Генриеттой, родившейся в Эксетере во время войны. Этого ребенка король почти не знал: он видел девочку лишь однажды в месячном возрасте и одобрительно назвал ее «моя самая младшая и самая красивая дочь». Но еще двое его детей находились в Англии под опекой герцога Нортумберлендского: 13-летняя Елизавета и герцог Глостерский, который был на пять лет ее моложе. Этих двоих он надеялся увидеть перед смертью.
Он отказался принять группу придворных, которые пришли попрощаться с ним: это были роялисты, прислужившие ему в Ньюпорте, его двоюродный брат Ричмонд, графы Хертфорд, Линдси и Саутгемптон. Они пришли в компании его племянника – немецкого принца Карла Людовика электора Палатина, который мог бы использовать свое влияние, чтобы получить разрешение им всем посетить короля. Этот расчетливый, толстокожий молодой человек последние четыре года жил в Англии как гость парламента. В то время, когда его младшие братья Руперт и Морис возглавляли войска роялистов, он болтался по Вестминстеру, лелея невысказанную надежду, что в случае поражения и свержения своего дяди ему могут предложить корону. Король не собирался отдавать немногие оставшиеся ему минуты жизни своему нелояльному племяннику. Возможно, он принял бы остальных, если бы они пришли без него, но в сложившейся ситуации он велел им передать, что у него слишком мало времени, чтобы подготовиться к смерти, и он не хочет разговаривать ни с кем, кроме своих детей или тех, кто принесет ему весть о них.
Его тюремщики позволили ему увидеться с гонцом от принца Уэльского. Им был Генри Сеймур, паж и придворный короля Карла в благополучные времена его правления. Сеймур не встречался с ним несколько лет, и, когда полковник Хакер допустил его к королю, им овладело огромное горе, он упал на колени, поцеловал руку короля со слезами на глазах и «обхватил его ноги, горестно скорбя». Взяв себя в руки, он передал Карлу письмо от его старшего сына. Немногочисленные слова принца трогали за душу. Принц не имел вестей о своем отце, кроме противоречивых слухов и печатных новостей, и мог лишь выразить свои тревогу и сыновнее послушание: «Я не только молюсь о вашем величестве, как велит мне мой долг, но и всегда буду готов сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить благословение, о котором я смиренно молю ваше величество».