Они хотели сделать свои заявления в парламенте 27 января, но им было сказано, что из-за суда над королем сделать это можно не раньше понедельника 29 января. Сначала они согласились с этим, но когда королю был оглашен приговор, то сделали нерешительную попытку предпринять немедленные действия. В воскресенье они настояли, чтобы увидеться со спикером Лентхоллом и Ферфаксом. Ни одна из встреч не возымела действия. Ферфакс оказал им официальный прием, на котором присутствовали Кромвель и члены Военного совета. Беседа шла на французском языке через переводчиков. Когда посланники попросили лорда-главнокомандующего использовать свое влияние для спасения жизни короля, он и его офицеры ответили уклончиво, и после некоторой дискуссии голландцам пришлось довольствоваться лицемерным официальным ответом: армия не может действовать без приказа парламента. Ничего нельзя сделать, пока палата общин не соберется на заседание в понедельник.
В понедельник посланников наконец приняли, однако не раньше двух часов пополудни. Формальности были корректно соблюдены. Сначала они пошли на заседание палаты лордов, где их усадили на стулья, обитые серебристой тканью, и полдюжины пэров внимательно выслушали их просьбу, пообещав посоветоваться с палатой общин по этому вопросу. Часом позже их приняли в Нижней палате и усадили на стулья, установленные на красивом турецком ковре. Дипломаты заметили, что члены палаты общин вежливо снимали шляпы при каждой ссылке на правительство Голландии, но оставались в головных уборах, когда упоминалось имя короля Карла. Однако серьезного обсуждения не произошло, так как, когда Адриан Паув зачитал официальный протест своего правительства, ему сказали, что палата общин не может рассмотреть его, пока он не будет переведен на английский язык. Отложив таким образом свой ответ, члены палаты общин довольно поспешно встали, забыв об уважении к послам и не дождавшись их ухода. Вероятно, их спешка была вызвана желанием обрубить всякую возможность обсуждения этого вопроса с пэрами. Голландские посланники не могли больше ничего сделать, кроме как подготовить перевод своего протеста и отослать его в тот же вечер спикеру парламента. Они не знали точно, когда король будет казнен. По широко распространенному мнению, это должно было случиться на следующий день – во вторник 30 января.
Пока голландские посланники и их свита ездили в Вестминстер и обратно в своих великолепных каретах, рабочие занимались тем, что устанавливали ограждение и возводили эшафот. Судьи, ответственные за принятие решения по вопросу о месте казни, уже сделали свой выбор. Король должен был умереть у стен королевского Банкетинг-Хауса, построенного для него Иниго Джонсом приблизительно 27 лет назад. «Умеренная» приветствовала это решение соответствующим комментарием. В нем говорилось, что это то самое место, где Карл в первый раз поднял меч на свой народ:
«В тот день, когда горожане пришли требовать правосудия для Страффорда, сторонники короля убили одного из горожан и ранили многих, что стало первой кровью, пролитой в этой ссоре».
Напечатанное «Умеренной» не соответствовало действительности, память подвела ее. Когда лондонские подмастерья бушевали за стенами Уайтхолла, требуя правосудия для Страффорда, сторонники короля не ответили им ничем. Именно во время рождественских гуляний семь месяцев спустя несколько королевских гвардейцев вступили в конфликт с горожанами-пуританами, слова «круглоголовый» и «роялист» впервые были произнесены в гневе. Несколько горожан были ранены, никто не был убит.
Выбор места казни короля не имел ничего общего с такими соображениями. Открытое место перед Банкетинг-Хаусом было гораздо легче охранять, чем обычные места публичных казней – Тауэр-Хилл или Тайберн. Это была сравнительно небольшая площадь, на которую с трех сторон выходили постройки Уайтхолла.