Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

Более эффективно можно было избежать давления Кромвеля с помощью той спокойной уверенности, которую демонстрировал полковник Томлинсон. Как офицер, несший личную ответственность за короля, он ссылался на свои обязанности как на повод отсутствовать на заседаниях судебных комиссаров при всякой возможности, и, по-видимому, никто не заметил, что он не подписал смертный приговор. Уговоры Кромвеля были направлены главным образом на робких членов палаты общин. Около 11 часов утра 29 января он стоял вместе с другими в дверях парламента, чтобы перехватывать судей, входящих в здание; позднее, когда большинство из них уже сидели на своих местах, он хватал всякого, кто проскальзывал мимо него в парламент, со словами: «Те, кто вошел внутрь, должны будут поднять руку, а я теперь завладею их руками».

Так или иначе к вечеру того же дня под смертным приговором стояли 59 имен, расположенных в 7 параллельных неровных колонок. Из этого числа, по крайней мере, две трети комиссаров – а вероятно, и больше – подписали документ добровольно. Было довольно естественно, что те, кто надеялся на помилование после Реставрации Карла II, придавали такое большое значение силе и страху, которые доминировали на судебном разбирательстве, но явное большинство поставило свои подписи без каких-либо уговоров. Имя Брэдшоу стояло первым, следующим было имя лорда Грея в соответствии с его званием, затем имя Оливера Кромвеля, написанное четким, уверенным почерком. Генри Айртон подписал девятым, Джон Хатчинсон – тринадцатым, Томас Харрисон – семнадцатым. Кворум был установлен – 20 человек; об этой цифре вспомнили, когда более боязливые судьи начали воздерживаться. Зять Кромвеля Валентайн Уолтон подписал свое имя тридцать первым. Не он ли сказал следующему подписанту Саймону Мейну: «Чего вам бояться? Кворум – двадцать человек, а перед вами сорок». Мейн, чья мелкая нервная подпись стоит первой в шестой колонке, вспомнил об этих словах, когда его судили в 1660 г., но не вспомнил говорившего. В числе последних 20 имен – имена как сомневавшихся (среди них Джон Даунс и Томас Уэйт), так и самых решительных – полковника Джонса, полковника Мура, Томаса Скота и Джона Карью. Чем больше число подписавшихся, тем более впечатляющим выглядело бы распоряжение о приведении приговора в исполнение. Безусловно, заметно, что число судей, поставивших свою подпись, меньше, чем число тех, кто молча согласился с приговором в Вестминстер-Холле. Отсюда и продолжительные и настойчивые усилия, направленные на получение дополнительных подписей свыше необходимого кворума и свыше числа тех, кто добровольно их поставил.

Все еще было распространено предположение, что суд и приговор – это все показное, это средство заставить короля отказаться от власти. Те, кто принимал в этом участие, могли все еще утверждать, что они не желали смерти короля. Но те, кто подписал ордер на приведение приговора в исполнение, делали себя ответственными за его казнь. Организовать ее было поручено трем армейским офицерам – полковнику Хакеру, полковнику Ханксу и полковнику Фейру, от которых требовалось проследить, чтобы король был умерщвлен путем отделения головы от туловища между 10 часами утра и 5 часами пополудни во вторник 30 января.

III

Король рано приступил к молитвам 29 января вместе с епископом Джаксоном. После молитв он взял шкатулку, которую накануне вечером принес Герберт, сломал печати и вытряхнул ее содержимое, которое состояло в основном из сломанных знаков отличия ордена Подвязки. «Ты видишь, – сказал он любопытному Герберту, – все мои богатства, которые я могу отдать двум своим детям».

Палата общин удовлетворила его просьбу повидаться с детьми, и во второй половине дня их привезли из Сайон-Хауса в Сент-Джеймсский дворец. Принцесса Елизавета была некрасивой девочкой 13 лет, достаточно взрослой, чтобы понимать зло, причиненное ее отцу, и достаточно впечатлительной, чтобы остро это чувствовать. Герцог Глостерский был живым маленьким мальчиком 8 лет, чье появление в Лондоне или Гайд-парке обычно сопровождалось интересом и аплодисментами публики. Неоднократно появлялись слухи, что враги короля посадят его на трон вместо отца в качестве короля-марионетки.

Карл познакомился с этими своими двумя детьми только в конце гражданской войны. На протяжении всего конфликта они находились в руках парламента. Но во время своего заключения в Хэмптон-Корте осенью 1647 г. они часто навещали его, и он обретал утешение в их обществе, а теперь прошло уже 15 месяцев со дня их последней встречи.