Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

Король разговаривал с Сеймуром не наедине. В дверях стоял Хакер, и в комнате постоянно находился Герберт. Поэтому Карл ни о каком великом моменте ничего не сказал, лишь передал принцу устное сообщение и доверил Сеймуру прощальное письмо королеве, своей любимой жене, которую в этом мире он больше никогда не увидит. Он также добавил слова похвалы полковнику Томлинсону как вежливому и деликатному человеку. Возможно, сделал это, чтобы Сеймур уверил королеву и принца, что над ним не совершали физическое насилие; возможно, сделал это как косвенный упрек Хакеру, стоявшему в пределах слышимости и не проявлявшему ни благовоспитанности, ни деликатности; или он мог просто ответить так на какой-то тревоживший Сеймура вопрос. Это не очень важно, но полковник Томлинсон был человеком, который смотрел в будущее, и то, как он впоследствии использовал эту характеристику, наводит на мысль, что он принял меры к тому, чтобы получить ее. Как офицер, ответственный за безопасность короля, Томлинсон, возможно, одержал победу над Хакером, дав разрешение на допуск Сеймура к королю, и он вполне мог дать понять, что ему нужно такое признание его любезности.

Когда Сеймур ушел, король вернулся к своим размышлениям в компании епископа Джаксона.

Вскоре после смерти короля было сказано, что последнее предложение Кромвеля и индепендентов он получил в воскресенье вечером: они пощадят его жизнь и возвратят ему трон, если он передаст всю власть в их руки. Король якобы ответил, что «он скорее принесет себя в жертву своему народу, чем предаст их законы и свободы, жизнь и имущество вместе с церковью и благосостоянием и честью короны в такое невыносимое рабство».

Нет веских оснований верить этой истории, которую первым запустил в обращение Клемент Уокер в своих полемических нападках на Кромвеля и индепендентов и которая, по-видимому, выросла из упорной убежденности многих роялистов и пресвитерианцев, что цель суда состояла в том, чтобы просто устрашить короля. Придерживаясь этой веры, они, что логически вытекало, воображали, что такое предложение должно было быть сделано, и раз король был казнен, значит, он отверг его. Также возможно, что Ферфакс после встречи с голландскими посланниками обсуждал такое предложение со своим Советом и размышлял о том, чтобы сделать его королю. Но кажется маловероятным, чтобы – даже если оно и обсуждалось – оно вообще дошло до короля. Решительные военные сделали свое последнее предложение Карлу в ноябре, когда прислали ему свои условия на остров Уайт. Кромвель выразил свое резкое и убежденное мнение Даунсу, когда отказался выслушивать что-либо из уст короля в последний день суда над ним и назвал его «самым жесткосердным человеком на земле». Никакого нового предложения королю не могло быть сделано с согласия Кромвеля и никакого – без него.

II

Принц Уэльский сделал все, что было в его власти, чтобы спасти своего отца. Он послал Ферфаксу письмо, в котором умолял его и Кромвеля «воздвигнуть себе долговечные памятники верности и благочестия, вернув своему монарху его законные права, а стране – мир и счастье». Это письмо они получили, но оставили без ответа. Позднее говорили, что принц прислал пустой лист бумаги, подписанный и скрепленный печатью, на котором они должны были написать любые условия, какие захотят, для сохранения жизни его отца. Но ввиду особых указаний короля своему сыну никогда ни при каких обстоятельствах не допускать, чтобы соображения его личной безопасности или безопасности его отца вынудили его сделать уступки, компрометирующие корону или церковь, это кажется невероятным, и нет никаких намеков на такую просьбу в отчете, данном Кларендоном, который в то время был ближайшим советником принца в Голландии.

С другой стороны, принц Уэльский нес ответственность за единственное иностранное вмешательство, которое было совершено от имени его отца, – за вмешательство голландцев, двое посланников которых были отправлены только в результате его личного обращения к ним. Они прибыли в Лондон 26 января – двое известных ветеранов, почтенных дипломатов. Старшему из них, Альберту Иоахими, который представлял свою страну в Англии несколько раз ранее, было почти девяносто лет; его коллега, Адриан Паув, был значительно моложе и недавно довел переговоры о мире между своей страной и Испанией до успешного завершения.