Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Судебное заседание по сути своей всегда представляет разновидность агона. В теоретическом плане эту проблему обозначил еще Й. Хёйзинга505, подчеркнув непременно присутствующие в нем поединок сторон, азарт, спортивный дух, апелляцию к зрителям и желание любой ценой оставить последнее слово за собой. Всем этим было суждено насладиться публике, собравшейся летом 1583 г. в зале суда и вокруг него, чтобы посмотреть, как будут каяться, выполняя распоряжение Звездной палаты, Степлтон и его товарищи по несчастью. Для них же публичное заседание в Йорке было прекрасным шансом убедить аудиторию в своей невиновности, заронить сомнение в справедливости приговора и продемонстрировать несгибаемую волю. Р. Степлтона подвигала на это поддержка йоркширского дворянства, друзей и соседей и не в последнюю очередь самих мировых судей, среди которых ему особенно симпатизировал Мэлори-старший, отец молодого человека, осужденного Звездной палатой вместе с шерифом.

Формальный итог суда и приговор, вынесенный одной из сторон, далеко не всегда означают безусловное поражение другой в глазах общественного мнения. У проигравшего всегда есть шанс выйти из поединка моральным победителем. Именно это готовились совершить сэр Роберт и Б. Мод, появившиеся в зале, как гладиаторы на арене. В их распоряжении было не так много средств, чтобы отстоять свое достоинство, учитывая, что правительство обязало их подчиниться и покаяться. Поэтому они избрали нетрадиционное оружие: риторику жеста, мимики, выразительность поз и символических деталей костюма.

Необычную атмосферу происходившего во всех подробностях воспроизводит отчет, составленный клерком суда и посланный лорду Берли. Автор этого документа, один из пораженных зрителей, проявил огромное внимание ко всем тонкостям поведения Степлтона и Мода, и это наводит на мысль о том, что, как и все присутствовавшие, он находился в ожидании чего-то необычного, что должны были совершить эти двое. Действительно, Степлтон и другие начали готовить общественное мнение заранее, широко комментируя свою позицию на грядущей процедуре судилища и всячески подчеркивая, что их раскаяние — всего лишь одолжение Тайному совету и совершается по договоренности с правительством. Еще на пароме по пути в Йорк Мод громко заявил знакомому, так, чтобы слышали все вокруг: «Мы едем в Йорк молить архиепископа о милости, и, кажется, он будет милостив и попросит избавить меня от позорного столба. Но истина состоит в том, что у него нет другого выбора. Так ему приказали те, кому он не осмелится противоречить»506. Степлтон в свою очередь убеждал своего друга Генри Гэтса, мирового судью, в том, что его доброжелателям нет причины печалиться о судьбе шерифа: «Я приехал только затем, чтобы послужить Ее Величеству, как делал это раньше во многих важных делах и, не сомневаюсь, как будет и впредь». Вера в то, что они приносят себя в жертву на алтарь государства, наполняла осужденных гордостью, граничившей в глазах зрителей с гордыней. По словам клерка, они «в очень самоуверенной манере подошли к барьеру», не сняв шляп и шапок и «не выказывая никаких признаков почтения к этому славному судебному заседанию. Только сэр Роберт поклонился сэру Уильяму Мэлори»507. Архиепископ также доносил лорду Берли, что «противоположная сторона не выказала ни смирения, ни единого признака раскаяния… Рыцарь явился отвечать с недопустимой бравадой, гордым взором и презрительным выражением лица»508.

Но еще большее впечатление, чем демонстративная манера поведения, произвели на публику их костюмы. Обвиняемые тщательно продумали цветовую символику своей одежды, выдержав ее в черно-белой гамме (с одной стороны, в 80-е гг. это были любимые цвета самой королевы Елизаветы, что могло означать рыцарскую преданность ей, с другой — белый цвет традиционно означал невинность, а черный — скорбь). Предварительные разъяснения были даны публике и на этот счет, чтобы лучше подготовить аудиторию к восприятию спектакля. «Прежде чем они пришли в это место, сэр Роберт и Мод дали понять своим друзьям, что они войдут с белыми лентами, чтобы этим знаком заронить в сознании людей мысль о том, что архиепископ был обвинен по справедливости, а они осуждены незаконно». Клерк прибавляет: «Многие еще до их прихода говорили, что именно в таком виде они и появятся… В соответствии со своими обещаниями и всеобщими ожиданиями они вошли. Сэр Роберт с белой лентой, приспособленной самым вызывающим образом, Мод — с такой же, повязанной вокруг его руки. Оба в черных шелковых дублетах — символ для всех собравшихся их опороченной и поруганной невиновности»509. Аудитория прекрасно поняла послание, таившееся за этими лентами и бантиками. Сам архиепископ, зритель возмущенный, упоминая пресловутую «большую белую ленту, нацепленную непристойным образом на черный дублет», истолковал это однозначно как демонстрацию его оппонентами их безгрешности5ф0.