Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

После эффектного выхода на сцену пришел черед миманса: пока судьи зачитывали приговор, вынесенный Звездной палатой, к которому «рыцарь испытывал явное отвращение», он, по словам клерка, «всем своим неподобающим поведением, закатыванием глаз к небесам, жестами, выражавшими упрек и недовольство, делал все что мог, чтобы умалить значение этого приказа и выразить свое неодобрение». От приглашения подойти поближе к судейскому столу, прежде чем начать произносить покаянную речь, Степлтон «уклонился и попросил, чтобы его больше не беспокоили по этому поводу». Когда же ему вручили текст раскаяния, шериф принялся откровенно фиглярствовать, заявляя, что это вообще не его речь. Растерянные судьи начали было убеждать сэра Роберта, что это точная копия его собственноручного текста, но тот внезапно остановил их и мирно заметил, что содержание текста не имеет никакого значения и он готов прочесть любой, «если так приказала Ее Величество».

Далее можно смело передать повествование нашему клерку, ибо от его внимания не ускользнула ни одна важная деталь. «Он преклонил колено на табурет, специально приготовленный для него, и прочел свое покаяние таким тихим голосом, что очень немногие могли его расслышать, так неразборчиво, что затемнил его смысл, так быстро, что некоторых пунктов было не разобрать… так пусто и невыразительно, что было совершенно ясно: ни одно его слово не шло от сердца, и он хотел, чтобы слушатели это поняли именно так. Закончив чтение, он добавил, что прочел это verbatim и выполнил то, что ему приказали. Мод прочел свою покаянную речь значительно хуже, чем рыцарь, допустив все те же огрехи, что и сэр Роберт Степлтон, а кроме того, постоянно спотыкался на каждом слове, так что части фразы распадались и невозможно было понять их смысл. Он читал очень монотонно, и то, что было написано на бумаге со страстью… при таком равнодушном чтении казалось детским и глупым.

Когда все их речи были прочитаны, милорд архиепископ начал отвечать каждому отдельно. Поведение Роберта Степлтона в это время было весьма неподобающим и непокорным. Он выдвинул вперед одну часть своего тела в знак своей непоколебимости и смотрел на архиепископа твердым взглядом с непреклонным видом. И так он держался все время, пока милорд архиепископ отвечал ему»511.

К этому времени судьи оправились от изумления и решили положить конец непристойному спектаклю, разыгрывавшемуся на их глазах. Б. Моду пригрозили оставить его приговор в силе, если он не прочтет свое раскаяние снова и должным образом, что было условием снисхождения к нему. Он сделал это «с непристойными уловками», оправдываясь слабостью зрения, глухотой, слабым голосом и проблемами с языком, из-за чего он якобы не мог ни читать, ни хорошо выговаривать слова, а также не слышал, что ему говорили. «Это было ложью, и те, кто его хорошо знал, могли это подтвердить», — замечает возмущенный клерк512.

Архиепископ, следуя официальному сценарию, механически «простил» вовсе не раскаявшихся обвиняемых, но Степлтон отнюдь не собирался следовать тексту своей роли и неожиданно выступил с ответом, чтобы не оставить последнего слова за противником. Вспомнив, что прелат обвинил его в нанесении ущерба церкви, он стал развивать эту тему в совершенно неожиданной плоскости, доказывая, что он не папист (в чем его, собственно, и не обвиняли), и перечислил все свои заслуги перед англиканской церковью и Ее Величеством. Это был очередной успех шерифа, сумевшего, воспользовавшись случаем, произнести себе панегирик, одобрительно встреченный публикой.

Убедившись в том, что они завоевали аудиторию, Степлтон и Мод гордо покинули здание суда. Как триумфаторы после одержанной победы, они приветствовали собравшихся во дворе, громко смеясь и сохраняя улыбки на лицах. По мнению нашего информатора, «их уход был еще более неприличным, чем приход».

В финале своего отчета клерк сделал любопытное примечание, особо подчеркнув начало строки как заголовок: «Гпас народа в этом графстве и в соседних отмечал особо два момента, общих для всех, кто приносил покаяние. 1 — их белые ленты, необычные, немодные сейчас, но скорее имевшие определенное значение. 2 — их постоянные заявления о том, что они пришли, дабы послужить Ее Величеству и выполнить ее приказ. Здесь эти два момента понимают и объясняют так: 1 — как демонстрацию их незапятнанной невинности; 2 — как заявление о том, что, несмотря на прежние заслуги, по воле Ее Величества они так наказаны и опозорены»513.

«Глас народа» был тем самым резонансом, которого добивался Степлтон. Теперь он мог быть уверен, что его правильно поняли, а молва десятикратно усилила эффект от его дерзкой выходки, после которой мало кто сомневался в невиновности шерифа. Глубоко оскорбленный архиепископ жаловался Берли: «Я вижу, милорд, что, пока я живу здесь, я буду подвергаться унижениям и опасности и трудиться без отдыха, меча бисер перед свиньями, и положу все мои силы на людей неблагодарных»514.

Дело о бантах и точильном камне.