Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Дальнейшая семейная жизнь не принесла супругам особой радости. Ссоры и скандалы были ее неотъемлемой частью. Однако они продолжали, как могли, нести свой крест. И все же мысль о разводе не приходила в голову московскому купцу, хотя как будто для развода он имел основание. Причем этим основанием была вовсе не бесплодность их брака, ибо церковь могла отказать в разводе, полагая, что если у супругов не появились дети в первые десять лет брака, то это не означает, что и в дальнейшем они останутся бездетными. Брак этой несчастной четы мог быть расторгнут из-за прелюбодеяния жены. Мы не знаем, что именно толкнуло молодую женщину на этот поступок: жажда романтической любви, неутоленность плоти или страстное желание родить ребенка. Первые две причины представляются менее вероятными, так как именно на отсутствие у жены возвышенных романтических чувств постоянно жаловался муж.

Что же касается супружеского секса, то здесь, судя по дневнику спутника ее жизни, жаловаться ей было не на что. Сексуальное общение супругов происходило регулярно, не исключая и времени,

когда церковь запрещала плотский грех. Сам мемуарист был высокого мнения о своих сексуальных достоинствах. Разделяла ли Серафима Медведева эту убежденность мужа? Для нас данный вопрос остается загадкой. Правда, некоторые косвенные свидетельства как будто подтверждают, что жена ценила мужские достоинства супруга. В этом ряду можно отметить раскаяние жены, когда муж в целях оказания воздействия на ее поведение решил спать отдельно. Об этом же, вероятно, говорит и запись в дневнике от 13 января 1863 г.: «Жена приставала для совокупления, но я отказался, говоря, что не такое время и не такие мысли (в тот день он поссорился с младшим племянником. — А. К.). Она ворчала, сердилась, но я не послушал ее»754. Поэтому представляется наиболее вероятной причиной (или хотя бы внутренней мотивацией) ее любовных связей именно желание иметь ребенка. Разумеется, на адюльтер ее могли толкнуть и напряженные отношения с мужем.

Подробности прелюбодеяния вскрылись в ходе одного из конфликтов невестки и свекрови. Ссорясь с невесткой, свекровь укоряла последнюю в интимной связи со своим внуком. Присутствовавший при этом супруг, сочтя нужным расспросить племянника, узнал малоприятную правду: «Он искренно и со всею подробностию сознался о грехе неоднократного кровосмешения». Как отнесся автор дневника к измене жены? Внешне более спокойно, чем можно было бы ожидать, учитывая его вспыльчивость и то обстоятельство, что соучастником прелюбодеяния был его любимый племянник: «И я все это принял к сердцу, но наказания и протчих возмутительных сцен, брани, укоров не позволил себе… Я знал и прежде эти пороки за женою, но знал со сторонними, и глупые поступки, но тут любимец, воспитанник и сын родной сестры и крес[т]ной. Как терпеть, но все-таки по его слезам и искреннему раскаянию я оставил его у себя, даже и упреком не наказывал»755.

Наказание все же последовало — спустя два года дядя в присутствии своих рабочих жестоко избил племянника палкой. «Гадка, омерзительна до отвращения была эта сцена. Но я причитывал с пеною в роту все его дела. А в особенности поступок кровосмешения как дело, которое меня раздражало всегда своею безнаказанностию». Мемуаристу тут же стало стыдно за свое «варварское наказание» ^56. Бросается в глаза и тот факт, что в состоянии аффекта дядя поносил племянника за связь с его женой, не смущаясь тем, что свидетелями этой, по его словам, «отвратительной сцены» были его рабочие. Он не ощущал никакой неловкости, что посторонним людям стали известны такие пикантные подробности его супружеской жизни.

Чувство стыда, которое он испытал позже, было связано с осознанием грубости и дикости учиненного избиения, но вовсе не с тем, что рабочие оказались посвящены в столь пикантные подробности жизни его семьи. Означает ли это, что в средних слоях непривилегированных горожан не было принято защищать интимную жизнь от посторонних? Вероятно, поведение московского купца было бы не столь вседозволенным, а речь не столь откровенной, окажись среди зрителей этой семейной драмы кто-либо из людей его круга. В силу господства среди молодой русской буржуазии патерналистских настроений все служащие (особенно прислуга, жившая в семье не один год) не рассматривались работодателем как совершенно посторонние люди, которых следует стесняться.