Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Розенштейн-Родан более или менее точно поставил диагноз, однако ошибался с лечением. Крупные пирамидальные бизнес-группы вполне способны «единовременно спланировать развитие нескольких взаимодополняющих отраслей». На самом деле их первоочередная функция как раз в том, чтобы интернализировать сетевые внешние эффекты, преодолеть проблему вымогательства и силами частного сектора обеспечить общественные блага. То есть они выполняют именно ту функцию, которую Розенштейн-Родан приписывает государству. В качестве примера успешного «большого толчка» под руководством государства чаще всего приводят развитие Японии (см., например: Ohkawa and Rosovsky 1973). Однако экономика Японии прочно встала на ноги лишь после того, как за дело взялись дзайбацу (Morck and Nakamura 2007). В 1970-е годы правительство Южной Кореи почти перестало напрямую вмешиваться в экономику (за исключением секторов, связанных с военными поставками), а в 1980-е годы взяло курс на откровенно неолиберальную политику (Lim and Morck 2013). С конца 1970-х годов и в течение 1980-х годов Южная Корея поднялась в своем статусе из третьего мира в первый. Даже в 1960-е годы, в период, когда вмешательство правительства в экономику чувствовалось, пожалуй, наиболее сильно, выделение субсидий было привязано к успехам на экспортных рынках (см. гл. 4 настоящего тома). По всей видимости, и на первых этапах истории, и сегодня в стремительно развивающихся экономиках, бизнес-группы выполняли функцию частного планового органа, заменяя собой централизованное государственное планирование.

Не до конца очевидно, насколько такой вывод верен по отношению к Китаю. Практически все крупные китайские фирмы, классифицируемые правительством как частные, в действительности входят в пирамидальные группы, над которыми возвышаются государственные предприятия, а не семейства бизнесменов. Подобные структуры занимали видное место в фашистской Италии (Aganin and Volpin 2005). Тем не менее под маской государственного контроля, возможно, скрывается контроль могущественных семейств «царьков» – прямых потомков коммунистических революционеров, основавших КНР. В исследовании Bloomberg отражены позиции, которые в рейтинге владельцев крупнейших государственных предприятий занимают 103 потомка «восьми бессмертных руководителей»[100] (все они к настоящему моменту мертвы и причислены к коммунистическому пантеону выдающихся революционных деятелей). На основе этих данных авторы заключают (Osteretal 2012):

Двадцать шесть потомков «бессмертных» возглавляют государственные компании, господствующие в экономике, либо занимают в них высшие посты <….> Тройка наиболее могущественных наследников – Ван Цзюнь, сын генерала Ван Чжэня, Хэ Пин, зять Дэна Сяопина, и Чэнь Юнь, сын властелина экономической политики при Мао, – либо возглавляли в прошлом, либо продолжают возглавлять государственные компании с совокупной стоимостью активов примерно в 1,6 трлн долларов (по состоянию на 2011 год). Эта сумма превышает одну пятую годового выпуска Китая.

Контролирующие акционеры подобных бизнес-групп – это аналоги советских центральных плановых органов в рамках свободного рынка. Координируя инвестиции в большом и разнообразном наборе секторов экономики, контролируя все важнейшие решения и перераспределяя средства от одних подконтрольных фирм к другим, они, по крайней мере теоретически, осуществляют интернализацию внешних эффектов, преодолевают проблемы вымогательства и даже производят общественные блага частными средствами (Morck 2009). Однако в отличие от центральных плановых органов советского образца, магнаты, стоявшие у руля успешного развития Канады, Японии, Южной Кореи и Швеции (возможно, также и Китая), в качестве инструмента использовали рынки и публичный акционерный капитал, между делом сколачивая личное состояние. Необходимые стимулы, таким образом, обеспечивались.

Морк и Накамура (Morck and Nakamura 2007) приводят свидетельства, что таким образом в эпоху быстрого роста Японии конца XIX – начала XX века действовали семейства, владевшие дзайбацу. У крупнейших бизнес-групп в Турции есть свои частные университеты – такого рода инвестиции делаются прибыльными, возможно, потому, что по окончании университета выпускники с очень высокой долей вероятности устроятся на работу в одну из компаний той же группы (выбор у них невелик).