Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

До сих пор мы были заняты вопросом, снизил ли капитализм издержки ведения войны. Вопрос о том, насколько он предрасположен к развязыванию боевых действий, оставался за рамками повествования. Даже если бы капитализм, наоборот, гораздо больше был склонен к миру, склонность эта была бы устойчива и сохранялась бы во времени, снижение альтернативных издержек означало бы учащение войн. Кроме того, вопрос можно поставить и более радикальным образом. Для этого стоит допустить, что капитализм, или, вернее, капиталисты могут получать от войны специфические выгоды, вследствие которых вооруженному конфликту систематически отдается предпочтение как средству разрешения внутренних или внешних проблем.

Военный лоббизм

На первый взгляд поиск связи между капитализмом и милитаризмом может показаться странным. Когда Чарльз Тилли писал «Война создала государство, а государства создали войну», он говорил о докапиталистической эпохе (Tilly 1975: 42). Еще в XVIII веке о Пруссии говорили, что это «не страна со своим войском, а войско со своей страной» (Фридрих фон Шрёттер, цит. по: Blackbourn 2003: 17). Расцвет капитализма отделил экономику от политики и привел к децентрализации экономической власти. Накопление мобильного промышленного, финансового, человеческого и социального капитала снизило значение недвижимых природных ресурсов и территорий, к которым они были привязаны. А современная торговля создала для государства большое число новых забот, помимо солдат и пушек. В силу всех этих явных причин следовало бы ожидать, что у капиталистических обществ охота сражаться пропадет.

Представление, что капитализм не только означает войну, но и стремится к ней, покоится на двух основаниях. Первое – это простой довод post hoc ergo propter hoc (лат. после – значит впоследствии): сначала возник капитализм, затем – глобальная война. Второе – это мрачный взгляд на мир, который оспаривает лежащий на поверхности факт, что капитализм приводит к децентрализации экономических решений и что демократически избранное правительство действительно осуществляет функции правления. Напротив, согласно этой точке зрения, отделение бизнеса от государства – лишь ширма, за которой невидимо от посторонних глаз плетутся заговоры и совершается лоббирование, что вредит и праву частной собственности, и демократии.

Владимир Ленин, писавший во время Первой мировой войны (Ленин 1969), полагал, что его взору предстает процесс борьбы первых транснациональных компаний за долю на мировом рынке и образования ими коалиций с целью подтолкнуть свои правительства к переделу сфер колониального влияния, выгодному частным лицам. В период между мировыми войнами, как в Германии, так и в Америке, публицисты обвиняли национальные бизнес-элиты в том, что они стремятся развязать войну ради прибылей (список обвинений против «торговцев смертью» можно найти в: Engelbrecht and Hanighen 1934). После окончания Второй мировой американский президент Дуайт Д. Эйзенхауэр (Eisenhower 1961) предупреждал о политических угрозах, которые создает в мирное время большой «военно-промышленный комплекс». Более современные представители той же традиции говорят о «нефтяных войнах» (Pelletiere 2004) и «капитализме катастроф» (Klein 2007).

Мы будем распутывать этот сложный клубок шаг за шагом. Действительно ли корпорации ждут прибылей от войны? Приносит ли она прибыли? Важны ли для бизнес-элиты связи с властью? Используются ли эти связи, чтобы посредством лоббизма заполучить военные контракты? Имеет ли такая деятельность аналоги при антикапиталистических и некапиталистических режимах?

Начнем с ожиданий: пускай война – это результат заговора капиталистов, однако на поверку выходит, что бизнесмены, как правило, не слишком довольны теми результатами, к которым приводит этот заговор. Найл Фергюссон и другие авторы, приводят данные, свидетельствующие, что внезапное начало Первой мировой войны привело к падению цен на облигации и росту безработицы в Лондоне, Париже и Берлине (Ferguson 1998: 186–197; Lawrence, Dean, and Robert 1992). На Уолл-стрит разгорелась такая паника, что Нью-Йоркская фондовая биржа не открывалась до конца года.

Если брать шире, курс акций можно рассматривать как показатель, отражающий вероятностные ожидания прибылей, существующие у владельцев капитала. Тезис о том, что владельцы акций оценивают вероятность наступления войны в положительном ключе, не находит подтверждения. Рис. 11.1 показывает значения промышленного индекса Доу-Джонса на закрытии торгов в Нью-Йорке в течение десяти дней до и десяти дней после начала восьми войн XX века (значения в день начала войны опущены). Лишь в двух случаях котировки поднялись, в пяти случаях они упали, а в двух случаях биржи закрылись (на срок более четырех месяцев после внезапного начала Первой мировой войны в Европе и на четыре дня после событий 11 сентября в США). Медианное изменение в котировках акций во всех четырех кризисных эпизодах составило минус 5,3 %.