Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Макроэкономические и политические потрясения межвоенного периода изменили баланс сил на рынках труда. Во время войны рабочие продемонстрировали патриотизм (социалистические партии поддержали свои правительства) и принесли немало жертв в тылу и на фронте. Этим они заработали «политический капитал», с которого теперь стремилось получить проценты рабочее движение, подстегиваемое примером революции в России. Непосредственным результатом стал повсеместный всплеск забастовок. Еще более фундаментальное изменение в правила игры внесло распространение избирательного права на мужское и женское население низших классов. Пожалуй, никогда в истории рабочее движение не имело такой силы, как в десятилетия между окончанием Первой мировой и прекращением Бреттон-Вудской эпохи. Падение золотого стандарта, по мнению Барри Эйхенгрина (Barry Eichengreen 1992), также было результатом новых реалий массовой политики. В 1920-е годы в ряде стран рост профсоюзного членства буксовал, однако Великая депрессия подхлестнула мобилизацию, повысив интерес рабочих к профсоюзам и ослабив сопротивления работодателей (Freeman 1998). Организованное рабочее движение расширялось за счет включения неквалифицированного труда и женщин. Это вовсе не обязательно значило полный разрыв с прошлым. Представители рабочих и законодатели в огромной степени опирались на опыт первой волны глобализации, и, хотя в разных странах рабочие отвечали на новую ситуацию очень по-разному, линии, разделявшие рабочее движение в Старом и Новом Свете перед 1914 годом, не только не стерлись, но, может быть, резче проявились. Как и раньше, силы, действовавшие внутри стран и оказывавшие влияние извне, оставались тесно переплетенными, даже после краха мировой торговли.

Если сокращение издержек торговли, происходившее перед 1914 годом, вызывало конвергенцию на мировых рынках труда, то бурные потоки экономического национализма, хлынувшие после Первой мировой войны, наоборот, понесли их в разные стороны. Великая депрессия и тот факт, что разные государства отвечали на нее по-разному, усилили разрыв между национальными экономиками. Значительную часть XX века, во всяком случае, до наступления современной эпохи глобализации в начале 1970-х годов, пространственные характеристики рынков труда диктовались государственными границами. В результате в разных странах правительство, бизнес и рабочее движение могли реализовывать разные социально-экономические проекты и они могли уживаться на карте мира, защищенные от международной конкуренции.

В Новом Свете повсеместно вводились ограничения на въезд мигрантов, которых рабочее движение добивалось уже давно: для лиц неевропейского происхождения въезд был полностью запрещен, а для европейцев ограничен квотами. Например, в начале 1930-х годов британские доминионы ограничили въезд подданных стран Британского Содружества. Благодаря этому труд укрепил свои позиции на рынке и в результате смог повысить свою долю в национальном продукте. По мере того как разброс в зарплатах сокращался, усиление эгалитаризма порождало, в соответствии с «парадоксом Робина Гуда» Питера Линдерта (Peter Lindert 2004), требования все новых программ перераспределения дохода. Как минимум к Северной Америке межвоенного периода вполне применимо замечание Милтона Фридмена, утверждавшего, что «свобода миграции и государство всеобщего благосостояния несовместимы» из-за нагрузки на государственный бюджет (цит. по: Razin, Sadka, and Suwankiri 2011).