Соединенные Штаты дают типичный для стран Нового Света пример того, как удача переметнулась на сторону рабочих. Прекращение массовой миграции из Европы сократило приток рабочей силы, и это привело к глубоким изменениям в работе рынков труда. Текучесть кадров стала снижаться, продолжительность работы на одном предприятии росла, система подбора персонала была усовершенствована. Создание кадровых отделов в компаниях служило прямым ответом на увеличение силы труда на рынке (Jacoby 1985). Накануне Великой депрессии средний рабочий в Америке был старше, лучше образован и сильнее мотивирован к фабричному труду (Wright 2006). Впоследствии законодательство, принятое в рамках Нового курса, закрепило достижения рабочих и расширило их. Закон Вагнера[204]
способствовал созданию профсоюзных организаций в секторах с полуквалифицированной рабочей силой и под его действием уровень профсоюзного членства в несельскохозяйственном секторе экономики повысился в 1928–1939 годах вдвое, достигнув 21 %. В совокупности с мерами, ограничивавшими применение детского труда, и повышением длительности обязательного школьного обучения это привело к повышению заработков во всех слоях пролетариата, но, возможно, более всего – в нижнем сегменте распределения. Из-за новых ограничений на рынке труда безработица в 1930-е годы не оказывала того понижающего давления на заработную плату, которого в принципе следовало ожидать. Изменения на рынке труда эпохи Нового курса подготовили почву для золотой эпохи в истории американского рабочего движения, которая продлилась вплоть до начала 1970-х годов.Общее направление изменений в Старом Свете труднее разгадать из-за большого разнообразия экспериментов в социально-экономической политике в разных странах. В Германии война стала поворотным пунктом в истории отношений между трудом и капиталом (Kaufman 2004: 475). Как и в других странах, в Германии нужды войны заставили правительство отказаться от прежней враждебности к профсоюзам в пользу сотрудничества с ними. Поражение Германии вызывало лавину народных восстаний и революционных захватов городов и фабрик. Крупнейшие профсоюзы, однако, опасались лишиться достижений, завоеванных столь большим трудом. Они заключили союз с бизнесом и встали на защиту представительной демократии и базовых принципов рыночной экономики. Впоследствии, с приходом к власти нацистов, рабочее движение сильно потеряло в независимости. Однако этот союз 1920-х годов стал образцом того, что позднее было названо «социальным партнерством». Он открыл дорогу для непрерывных социальных реформ и создания производственных советов, которые стали ключевым элементом отношений между трудом и капиталом в Германии, предопределившим успешный экономический рост во второй половине столетия.
В тех европейских странах, где рабочие партии достигли успехов на почве выборов, либеральная демократия расширила социальное законодательство и социальные гарантии предвоенной эпохи. В начале 1920-х годов новую жизнь обрела система страхования на случай безработицы. Даже несмотря на то, что многие страны не ратифицировали первую конвенцию МОТ о 8-часовом рабочем дне (подробней о ней я скажу ниже), продолжительность рабочей недели в среднем упала примерно с 56 часов перед войной до 48 часов в 1929 году. Кроме того, многие правительства ввели норму об оплачиваемом отпуске и к 1930-м годам европейские рабочие имели право на двухнедельный отдых. В равной мере рабочее движение обращалось к опыту прошлого, в большой степени опираясь на те проекты социальных реформ, которые циркулировали в международном сообществе перед 1914 годом. По вопросам миграции европейское рабочее движение продолжало проявлять гибкость – точнее сказать, реализм. Война вызвала значительные перемещения населения, и в ответ несколько государств попыталось заключить соглашения по примеру франко-итальянского договора 1904 года. Предполагалось, что эти соглашения гарантируют доступ к рынкам сбыта в обмен на расширение системы социальных гарантий и тем самым создадут равные условия игры. Франция предлагала подобные соглашения Польше и Чехословакии.