Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Однако на других континентах, где обстановка была иной, не стремились перенимать европейскую модель. Отчасти это свидетельствовало о снижении политического влияния Старого Света. Советский Союз предлагал альтернативную модель отношений работников и работодателей, которая вызвала еще больше интереса, когда в 1954 году СССР присоединился к МОТ. Эта организация оказалась единственным международным органом из созданных Версальским договором 1919 года, который смог дожить до окончания Второй мировой, но поскольку ее также затронули дебаты между сторонниками разных идеологий и моделей развития, ее авторитет не был безусловным. Американцы постарались заполнить образовавшуюся нишу. В 1954 году Кларк Керр и Джон Данлоп вместе с другими образовали Межуниверситетский проект по изучению проблем труда в экономическом развитии (Kaufman 2004: 307). Группа руководствовалась убеждением, что исследование трудовых отношений в США носило очень узкий характер и что исследовательские горизонты можно раздвинуть, сравнив процесс индустриализации в разных странах. Среди прочего, группа ставила своей целью привнести отдельные аспекты американских трудовых отношений в другие развивающиеся и развитые страны. Впоследствии МОТ подключилась к проекту, и Керр и его коллеги получили возможность работать в Египте, Индии и Японии.

Показательно, что в Латинской Америке Керр контактов не установил (Kaufman 2004: 537). Хотя этот регион изолировал себя от влияния сил международной торговли, для латиноамериканских рабочих это еще не значило приобретения тех выгод, которые ожидались от импортозамещения. В Аргентине Хуан Перон, занимавший тогда пост министра труда, вступил в союз с профсоюзами и более широкими кругами рабочего движения. Сначала военный переворот 1943 года приносил рабочим преимущественно выгоды (Acemoglu and Robinson 2012: 330; Аджемоглу и Робинсон 2016: 365); к середине 1950-х годов профсоюзное членство возросло до 48 %. В этот период влияние рабочих достигло своего пика. После вмешательства военных в 1966 и 1976 годах рабочие-активисты были вытеснены на периферию общества. В итоге к 2000 году уровень членства в профсоюзах упал до 25 %. Тем не менее возникший в результате спада рабочего движения вакуум заполнился различными протестными группами. Схожая картина наблюдалась после 1973 года в Чили и Уругвае.

В Бразилии рабочее движение подверглось гонениям быстрее. Сначала государство щедро вознаграждало бизнес и профсоюзы за поддержку на выборах. В итоге в 1990-е годы Бразилия вошла с самым высоким уровнем таможенных пошлин; ее трудовое законодательство было одним из самых жестких по международным и особенно по региональным меркам (она ратифицировала восемьдесят одну конвенцию МОТ – вдвое больше, чем Индия или такие развитые страны, как Канада). Это, однако, не означало социального мира. Сельскохозяйственные и низкооплачиваемые работники, составлявшие около 50 % рабочей силы (Rudra 2008: 204), были отрезаны от государственных благ, а в секторе экономики, охваченном профсоюзами, зарплаты отставали от темпов повышения производительности труда. Неравенство росло огромными темпами. В конце концов радикализация организованного рабочего движения создала атмосферу недоверия. В отсутствие дисциплинирующего воздействия внешней торговли, отношения между трудом и капиталом приняли антагонистический характер. И хотя в этот период наблюдался сильный экономический рост, подпитываемый внутренним и иностранным капиталом, бразильские рабочие, в отличие от европейских, не испытали своего «золотого века» (Colistete 2007). Когда в 1964 году установилась военная диктатура, рабочие оказались практически в полной изоляции. В последующие десятилетия их движению пришлось обратиться к своим истокам и, как и европейским пролетариям столетие назад, выступить на борьбу за (пере)учреждение демократии в качестве предпосылки к реформам, объединив свои ресурсы с партнерами по более широкому социальному движению.