Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Поскольку государства с более низким доходом по-прежнему тратят на социальное обеспечение в процентном отношении к национальному доходу меньше, чем богатые страны, возникает вопрос: если им удастся догнать богатые страны по абсолютному уровню дохода, догонят ли они их также и по доле социальных расходов, как предсказывает закон Вагнера? Выясняется, что ответ на этот вопрос о догоняющем развитии для разных регионов разный. Страны бывшего советского блока, в том числе центральноевропейские государства, расходуют на социальное обеспечение определенно больший процент ВВП, чем Япония, Швеция и Соединенные Штаты в соответствующие периоды своего развития, когда они имели сопоставимый уровень дохода. С другой стороны, Корея, Сингапур и другие восточноазиатские страны тратят меньший процент своего дохода, чем должны были бы тратить, исходя из сравнения доходов. Другие страны – как латиноамериканские, так и ближневосточные, склонны расходовать на социальные цели больше, чем можно было бы ожидать, зная об их доходах (Чили и Турция, см. табл. 14.4). Напротив, страны Южной Азии тратят меньше. По всей видимости, мы являемся свидетелями того, как складываются региональные различия в уровне социальных расходов, обусловленные различиями в историческом прошлом. Нам предстоит увидеть, смогут ли неевропейские и некоммунистические страны развить у себя государство всеобщего благосостояния и достигнуть государственных социальных расходов выше, чем, скажем, 20 % ВВП[231].

ТАБЛИЦА 14.4

Частные и государственные социальные расходы в процентах к ВВП, 2007

Источник: Ademaetal. 2011: 21, 24. 2011: 21, 24.

Примечание: этот показатель ОЭСР не включает расходы на образование. Коэффициент корреляции между совокупной долей частных расходов в ВВП и совокупной долей государственных расходов составляет -0,19.

Почему рост начался так поздно

Почему взлета частных социальных расходов не произошло

Имея перед глазами эту широкую картину исторического развития – настолько широкую, насколько позволяют данные, – можно задаться вопросом: можно ли каким-либо простым сочетанием теоретических факторов объяснить направление и хронологию этого исторического движения? Не надо забывать о том, что в течение тысячелетий до конца XVIII века ни о каких сдвигах не было известно.

Первый вопрос: почему социальная помощь и страхование, которую предоставляли частные лица и учреждения, в том числе церковь, лицам, не принадлежавшим к их семействам и учреждениям, была столь ничтожной, особенно до начала XIX века? Существовали ли различия в том, как вели себя базовые переменные из табл. 14.1, до XIX века, включая весь XVIII век, или даже в XIX веке, когда частные пожертвования росли очень незначительно, по сравнению с XX веком?

Самое очевидное различие связано с бедностью потенциальных жертвователей в прошлом. И все же история подсказывает, что эффект дохода, скорее всего, имел ограниченное значение. Как мы уже видели, к началу XIX века, когда доходы состоятельных классов Западной Европы успели значительно вырасти, частные пожертвования по-прежнему не превышали 1 % дохода, и столь же низкими оставались в 1927 году в гораздо более богатых Соединенных Штатах. Тот факт, что состоятельные семейства и учреждения в начале XIX века были беднее, чем сегодня, не мог оказывать огромного влияния, учитывая, что нам неизвестно о каком бы то ни было экзогенном повышении издержек пожертвования или глобальном сдвиге в предпочтениях в ущерб пожертвованию, которые гипотетически могли бы нивелировать сильный положительный эффект дохода. В долгосрочном периоде эластичность по доходу не могла быть очень большой[232].

Схожим образом, исторические данные не позволяют утверждать, что цена частного социального страхования и пожертвований после налогообложения была до начала XIX века выше. Конечно, в прошлом развитие отрасли частного страхования сковывали слабость финансовых институтов и незащищенность права собственности. Можно предположить, что с дальнейшим развитием финансовой сферы способность отрасли предоставлять страхование по доступным тарифам значительно выросла. Тем не менее как было показано выше, опыт США позволяет предположить, что до послевоенной эпохи частные расходы на медицинское страхование не превышали 1 % ВВП. Что касается долгосрочной цены частной благотворительности, она также не могла сильно измениться, поскольку налогообложение доходов и размер налоговых вычетов на благотворительность в целом оставались неизменными.

Если уровень частных пожертвований и цены изменились мало, в то время как доходы на протяжении XIX–XX веков существенно выросли, то у нас остается три объяснения, почему в долгосрочном периоде частные пожертвования в процентах к доходу росли с таким запозданием и постепенностью. Могло произойти одно из трех: