Читаем Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории полностью

Но есть два условия, когда оборона против действий общественной власти допустима. Во-первых, если власть действует «вне границ своей компетентности» и, следовательно, не имеет права на такие действия. Во-вторых, когда она «действует даже в границах своей компетентности, но противозаконна в материальном отношении» [Кони 1866б: 24]. В контексте суда над Засулич первое условие, отсылающее нас к русской традиции либерального понимания естественного права, кажется не таким важным. На первый план выходит второе условие незаконности действий власти: нарушение чиновниками законов, допущенное в отношении осужденного Боголюбова. Именно такого рода нарушения и законная необходимая оборона против них интересуют Кони, и он подробным образом останавливается на теории этого вопроса. Пристальное внимание Кони к проблеме законности противодействия незаконным действиям чиновников объясняется новизной предлагаемого им юридического механизма правовой защиты от злоупотреблений власти. В отличие от немецкой и французской юриспруденции, правовое урегулирование этой проблемы было новой и мало разработанной темой в России 1860‐х годов[584].

Доказывая пользу необходимой обороны против неправовых действий чиновников, Кони приводит три аргумента:

а) неприменение необходимой обороны может быть гибельно для гражданской свободы;

b) допущение необходимой обороны ведет к большей осмотрительности со стороны чиновников;

с) достоинство государственной власти не умалится, если она не признает неправильно действующих агентов своими слугами (см.: [Кони 1866а: 216])[585].

Далее он отдельно и подробно развивает мысль о том, что государству полезно поддержать гражданина в борьбе с произволом, включая самостоятельную и несанкционированную борьбу в ситуации необходимой обороны. Необходимая оборона в таком случае не только законна, но и целесообразна, потому что поддерживает идею справедливости и законности в государстве:

Говорят, что если государственная власть допустит возможность незаконных действий со стороны чиновников и будет дозволять сопротивление таким действиям, то она уронит свое достоинство. Это несправедливо, потому что достоинство государственной власти, напротив, выиграет, если она будет строгой блюстительницей закона и будет всегда одинаково строго смотреть на отступников от закона, невзирая на их общественное положение. Власть не может требовать уважения к закону, если она его сама не соблюдает [Кони 1866б: 24–25].

На процессе Засулич требование равенства всех перед законом возобладало над задачей защиты жизни граждан. Такой ход дела не предугадал министр юстиции Пален, когда принял решение, что дело Засулич можно и нужно рассматривать судом присяжных как всеми осуждаемое покушение на жизнь, угрожающее безопасности любого обывателя. Он не мог предположить, что идеи о законе и справедливости Кони в принципе подразумевают расширительное толкование второго ключевого условия законности необходимой обороны (после несправедливости) – «современности».

Как уже говорилось, от момента наказания Боголюбова до выстрела Засулич прошло полгода. Безусловно, по формальным признакам ее действие классифицировалось как самосуд и покушение на убийство. Действия Засулич никак нельзя назвать необходимой обороной Боголюбова, потому что нападение не было «современным». В отношении прошедшего нападения гражданин должен был искать защиту в суде. В случае готовящегося нападения гражданин должен был использовать «возможность предупредить общественную власть и таким образом встать под ее защиту». Однако будущее легко переходит в настоящее: «Как только нападающий стал в такое положение, что если его не предупредить, то он нарушит право – так можно начинать защищаться (курсив мой. – Т. Б.)» [Кони 1866б: 21].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология