Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

Кессель косвенным образом рассматривает тему защиты общества. Он разоблачает возможные аргументы в пользу нравственных целей общественной защиты. В них он видит только неубедительное и безнравственное средство оправдания преступных деяний:

Она говорит, что хотела доказать, что нельзя безнаказанно производить подобного рода действий. Из этих слов Засулич видно, что ее действия служили как бы выражением обязанности устранить явления, которые, по ее мнению, были вредны обществу [Процесс 1906: 61].

Действия градоначальника Трепова Кессель не рассматривал, потому что, как отдельно подчеркивал обвинитель, Трепов на процессе выступал в качестве свидетеля, а не подсудимого. Против «общественно значимого» понимания покушения Засулич обвинитель выдвигал несколько доводов. Каждый из них выглядел разумно, но в совокупности они как будто скорее подтверждали право Засулич на самооборону от произвола, пусть и преступными методами.

Первый довод ставил под сомнение легитимность претензий частного действия на выражение общественной воли. Только судебный приговор «выражает общественную совесть». Право на применение насилия имеет только государственный институт, который Кессель обозначал как суд: «…Какое право она имела присваивать своим взглядам те последствия, которое имеет только судебный приговор?» [Процесс 1906: 61].

Засулич являлась частным, не уполномоченным на выражение общественного мнения лицом. Чтобы подчеркнуть этот факт, Кессель требовал предъявления «полных, несомненных и не подлежащих опровержению фактов, доказывающих, что взгляд данного лица на известное общественное явление вполне солидарен со взглядом общества» [Процесс 1906: 61]. Умозрительность приведения таких фактов очевидна. По сути, это требование звучит как настоящая провокация для коллегии присяжных как общественного института. Только они – присяжные – в этой ситуации могли принять политическое решение от лица общества и признать преступными действия Трепова.

Действительно, какие существовали общественные механизмы для пресечения произвола градоначальника? По сути, никаких, кроме писем и прошений. Были ли у Засулич с единомышленниками легальные способы бороться за право выражать общественную волю, например в форме борьбы политических партий на выборах? Нет. Поэтому суд присяжных как общественный институт мог трактовать как издевательское требование представить дополнительные факты, подтверждающие, что противозаконное наказание осужденного недопустимо для общества. Своим оправдательным приговором присяжные как бы заявляли: мы являемся представителями солидарной общественной воли, и она готова простить Засулич покушение на Трепова, потому что та действовала в интересах общества против произвола власти, который не был подвергнут преследованию в законном порядке.

Второй довод против общественного понимания действий Засулич был направлен на обличение якобы высокой нравственности ее поступка. Против защитницы общества Кессель приводил максиму Канта, формулируя ее так: «Поступай всегда так, чтобы то правило, на основании которого ты действуешь, могло быть признано за обязательное всеми разумными существами». Далее он пояснял, что нравственные нормы зафиксированы в законе:

В практической жизни общие положения, принципы нравственности <…> выражаются законом, который путем отрицательным, путем определения: чего нельзя делать, указывает границы, за пределами которых начинается область безнравственности [Процесс 1906: 62].

И в заключение он повторял то, с чего начинал: единственно возможный и законный метод улучшения общественного устройства следует искать в суде, «решающем, что есть право и что не право». Общественные деятели не могут исключаться из числа тех, кого защищает суд.

Как было сказано, Кесселя обвиняли в слабом выступлении на суде. Возможно, именно в этой «нравственной» части обвинения и видели его слабое место. Следует отметить, что «фактическая», первая часть его речи, с которой он начал, выглядела менее уязвимо. Кессель убедительно опроверг тезис Засулич, что она не хотела убивать Трепова[587]. Само выбранное ею оружие и обстоятельства стрельбы позволяли обвинителю усомниться в искренности ее слов.