Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

В первом случае риторика упадка и расцвета приобрела отчетливый «биологический» характер – как, например, в знаменитом трактате Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869). Здесь историческими акторами являются «культурно-исторические типы», а для характеристики их Данилевский избирает характерную метафору: «Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу» [Данилевский 2008: 114]. Конечно, типы эти могут продлить существование с помощью разных методов (пересадка, прививка, удобрение – Данилевский остается верен своему любимому набору ботанических метафор), но сам характер развития цикличен:

Высшим моментом творчества общественных сил должно признать то время, когда проявляются окончательно те идеи, которые будут служить содержанием всего дальнейшего культурного развития. Результаты этого движения, этого толчка долго могут еще возрастать и представлять собою всю роскошь и изобилие плодов цивилизации, но уже создающая ее и руководящая ею сила будет ослабевать и клониться к своему упадку. Таков общий характер всякого постепенного развития, проявившийся во всех цивилизациях, совершивших свой цикл, где ход его нам сколько-нибудь известен [Данилевский 2008: 207].

Ход развития цивилизаций объективен и целиком вытекает из их истории; в этом смысле такая концепция прямо противоположна республиканской риторической манере.

Альтернативный взгляд был представлен различными течениями либеральной мысли. Если Россия – страна неразвитая, то вначале должна сформироваться добродетель (понятая в духе коммерческой теории XVIII века как цивилизованные манеры, овладение западной техникой и культурой), а уже потом революция закрепит ход прогресса. Тогда не приходится говорить о добродетели и коррупции – речь должна идти скорее о шкале прогресса и отсталости, на которой располагаются разные страны и общества. Например, Б. Н. Чичерин в работе «Россия накануне двадцатого столетия» (1900, издана анонимно) писал: «Когда правительство, вместо того, чтобы вести народ путем постепенных улучшений, останавливает всякое движение и подавляет всякую свободу, оно неизбежно приводит к необходимости крутого перелома». В конечном счете «русское общество должно было усвоить себе новые для него гражданские начала, требовавшие разумного понимания действительности и бережного отношения к свободе и праву». Этого, правда, не получилось из‐за чрезмерного давления охранителей и бюрократов, остерегавшихся всего независимого, а также из‐за радикальных журналистов, которые сеяли «социалистические» и «материалистические» идеи, стараясь «подорвать всякое доверие ко всему, что возвышается над уровнем толпы» [Чичерин 1900: 17–19].

Но логика истории неумолима, и тот, кто не способен начать реформы вовремя, заплатит дорогую цену, – в этом духе Чичерин говорит о революции во Франции, вылившейся в жестокий террор:

Недостаточно провозгласить общие начала; надобно привести их в исполнение. Когда это делается не постепенным и закономерным путем, действием власти, стоящей незыблемо на своих основах, а внезапным переворотом, разом изменяющим все отношения, не оставляющим камня на камне из старого здания, тогда неизбежна ожесточенная борьба и возбуждение страстей, результатом которых является неумолимая расправа с побежденными [Чичерин 1894].

В данном случае история предстает шкалой постепенного прогресса.