Кэп и две принцессы

Ещё до встревоженного крика Ёшки Рене и сама увидела, что странные, хоть и весёлые фигуры на площадке агара вдруг прямо на глазах стали собираться в один комок, как-то подозрительно страстно подтягиваясь друг к другу.

— Мне не нравится это его желание, — тихо, но внятно пробормотал Ким, — кажется…

Гигантолога всё заметнее трясло, он старался не смотреть на шевелящуюся, на глазах растущую кучу, но не мог отвести от неё взгляд. Внезапно Полянский схватился за горло, в том месте, где шлем соединялся со скафандром, словно ему резко стало не хватать воздуха. Его руки обшаривали мягкий гофрированный пластик судорожно, рывками, словно были лапками какого-то насекомого, бьющегося в предсмертной агонии.

— Не кажется, а точно! — быстро ответил Ю Джин. — Дведик принимает свою медвежью форму. Вот же…

Среди разноцветных сияющих огней росла бурая куча, на глазах выращивающая из своей неоформленности лапы, голову и кургузый, но довольно симпатичный хвост. Рене показалось на мгновение, что в бугре промелькнул образ шишковидной головы, весёлый блеск маленьких, пронзительных глаз. Она увидела, как в этом невнятном взгляде просыпается всё понимающая мысль. Ощущение заботы, пришедшей извне, охватило Рене полностью, убаюкивая и рождая желание, чтобы это никогда не заканчивалось. Ей захотелось раствориться в чем-то большом, гораздо больше, чем Рене могла себе представить. Словно каждая клетка её организма наполнилась пузырящимся, приятно щекочущим газом и все они, эти клетки, рванулись навстречу познанию истинного бытия.

Рене, наверное, смогла бы голыми руками порвать сверхпрочную плёнку, настолько в ней бушевало озарение, что ни в чём нет границ. Она не увидела, ей не нужно было видеть, она знала, что и Ёшка, и Ю Джин, и Ким всем своим существом рвутся к незнакомому доселе чувству полноты и единства. «Молекулярная мимикрия», — словно что-то чужеродное простучало у неё в голове, и тут же съехало с её гладкого и свободного сознания куда-то вниз, в ненужный шлак, который отныне не имел абсолютно никакого значения.

Где-то на периферии сознания Рене отметила, что Полянский всё-таки сорвал свой шлем, и тот покатился звонким мячиком по заляпанному агаром плато, так мило подпрыгивая на ухабах.

Неизведанное ей доныне чувство невероятного блаженства щекотало где-то в корне затылка и потоком накатывающих волн уносилось в безбрежный космос, туда, где тёмной засасывающей тайной сияло вечное единство. Рене рванулась, схватилась руками за поддавшуюся её движениям плёнку, хотя знала уже, что в этом нет никакой нужды, так как счастье не знает преград, и эти внешние барьеры были такой условностью, что стало смешно.

Что-то внезапно взорвалось в темени, ударило в затылок. Рене схватилась за голову и упала на каменное плато, не понимая, как её могло так далеко отбросить от прозрачной стенки, через которую ещё мгновение назад на неё нисходило блаженство. Ощущения безмятежности и всепоглощающей радости не стало резко, его словно выключило одним движением руки. Она с трудом повернула голову.

Ёшка и Ю Джин, схватившись друг за друга, барахтались довольно далеко от неё. Ким устоял на ногах, облокотившись на затвердевшую плёнку, и с ужасом вглядывался внутрь импровизированной чашки Петри. Что-то невидимое, но стремительное, ластиком стирало яркие линии, с упоением наступало на развалившуюся бурую массу. Дведик осыпался кусками, от которых даже на расстоянии веяло смертельным отчаянием, некоторые из них ещё чуть пылали изнутри малиновым светом. Но свет этот становился все глуше, сходил на нет, и комья того, что ещё совсем недавно было Дведиком, пытались уползти, увернуться от невидимого ластика.

Ким наконец-то оторвался от жуткого зрелища, обернулся к ошалелому экипажу. Он что-то крикнул, Рене, у которой все ещё гудело в голове, не расслышала.

— Что? — громко переспросила она.

— Я чихнул, — повторил Ким громко и отчаянно. — Я только чихнул…

На остывшей площадке с перебуровленным агаром корчились в предсмертных судорогах клочья умирающей почерневшей материи. Ким схватился за горло, которое больше не скрывал обод шлема, лицо его больше обычного налилось краской, и казалось, что он сейчас, вот прямо сию секунду задохнётся, но Полянский продолжал дышать — тяжело, со всхлипами, и все старались не смотреть на него. На его лице боролись два противоположный чувства — ужас от того, что он натворил, и торжественное удовлетворение от того же.

Ёшка не отрывала взгляда от спёкшихся клочков агара, она моментально почернела от горя, словно сама сейчас корчилась в последних муках, разрываясь на миллион умирающих Ёшек.

Ю Джин, схвативший бластер, застыл с ним в руке, как монумент «Отважный разведчик покоряет инопланетного монстра».

— Объявляю контакт несостоявшимся, — Рене взяла себя в руки, но голос её в конце фразы предательски сорвался. — По трагической причине. За случившееся беру ответственность перед комиссией Центрального управления на себя.