Кэп и две принцессы

— Кричит, что у него забрали нечто очень важное. Продолжение бесконечности. Часть организма. Или забрали ребёнка… Кто-то потерялся. Или сбежал. Или его забрали. Как-то так, я плохо понимаю.

— Ребёнка?! — Рене ухватилась за слово наиболее понятное и конкретное из всей это и в самом деле галиматьи. — Почему ты не понимаешь своего соотечественника?!

— Потому что это полная ерунда. Это переводчик переводит — ребёнка. А по-нашему — оплодотворённое яйцо. Но мой товарищ… Во-первых, он не самка, чтобы волноваться о судьбе отложенного яйца. Во-вторых, он ещё ни разу не вступал в брачный период. В-третьих, он не мог сделать этого здесь — у него не было времени.

— Что?!

— Мы — яйцекладущие. Яйцекладущие млекопитающие. Так это звучит на Земле. И перед брачным периодом самец всегда впадает в месячную спячку.

— Зачем? — не понял Ким. Он неотрывно смотрел на своей «Тесла-11», который самым бесславным, но небезопасным образом ковырял сейчас красный туф Второй Лебедя.

— Набраться сил, — пояснил льсянин. — Месяц до, три — после… Если повезёт…

Последнее он добавил, на долю секунды запнувшись.

— Я ничего не понимаю, — сказала Рене и зажала уши, потому что товарищ снаружи опять заверещал резко-шипящим клёкотом, а заботливый Ким вывернул внешнюю громкость на полную катушку. Чтобы Кену было удобнее переводить.

— У него не было на это времени, даже, если бы он был самкой, — пояснил республиканец. — Отложить яйцо, которое он мог бы сейчас в таком диком виде искать. Но он не самка.

Льсянин подумал ещё секунду и убедительно кивнул:

— Точно нет. Какое яйцо он от нас требует?

Ким, не отрывая взгляда, наблюдал за плазмоганом, выскальзывающим из лапок самца Лься. Полянскому казалось, что секунду назад он слышал, как словно сам собой щёлкнул предохранитель. Если этот крыс сейчас не удержит оружие, то придавленная кнопка активации запустит процесс. Бутерброд всегда падает маслом вниз, а при везучести их экипажа в последнее время, плазмоган, как пить дать, грохнется и придавит тяжестью сенсор заряда.

Полянский почти реально слышал, как «Тесла», с грохотом валится на застывшую много веков назад лаву, вибрирует, дёргается, бьётся на коричнево-красной поверхности Второй, а затем, вертясь, тупо полощет в разные стороны блестящей, разогретой до тысячи градусов струёй. Сошедший с ума республиканец тут же испарится, первым попав под кипящий плазменный поток, затем оболочка КЭПа, мирной научной лаборатории, не приспособленной к масштабным военным действиям, превратится в капли разлетающегося по земле металла, и уже не будет спасением для двух людей и одного льсянина, которого они назвали Кеном… Три заряда по пять минут. Этого будет больше, чем достаточно, чтобы мгновенно и без следа закончить их дипломатическую миссию.

— Твою ж мать! — заорал Ким, переключив динамики на внешнюю сторону. В этот момент он совершенно забыл, что тот, к тому был обращён его страстный порыв, совершенно ничего не понимает. — Ты, ушлёпок, быстро положил оружие на землю! И аккуратно! Слышишь, что говорю?! Иначе нас всех — и тебя тоже — даже на парочку котлет не хватит…

От звука его голоса, усиленного динамиками и прогремевшего громом небесным в пустоте Второй, льсянин вздрогнул всем телом, медленно посмотрел вокруг себя, будто только очнулся от долгой комы, а затем и в самом деле выпустил плазмоган из рук. Оружие, к счастью для всех, так и не снятое с предохранителя, упало на камни с глухим стуком, словно было не грозным, извергающим плазму, смертоносным драконом, а простой железякой, из тех, которыми до сих пор пользуются на провинциальных фермах, чтобы установить загон для скота.

Вслед за плазмоганом, сначала неловко всплеснув руками, а потом судорожно схватившись за оголённую разъехавшейся защитой шерстистую грудь, медленно, словно в сильно разреженной атмосфере, упал льсянин. Свалился без единого звука и затих.

— Он уснул от волнения? — несколько неуверенно спросил Ким. В его голосе едва теплилась надежда.

Но Рене, не дождавшись окончательной обработки в шлюзе, уже выскочила из КЭПа, на ходу щёлкая застёжкой этого треклятого шлема. От неё валил пар, и в темноте, подсвеченной зеленоватыми огнями иллюминаторов, она казалась пушистым, очень торопливым зверем. Рене знала, что значат подобные судорожные движения рук…

Она опустилась на колени перед телом несчастного льсянина, сдёрнула перчатку, зацепила остановившееся веко республиканца и подняла его вверх. Вместо чёрной, отражающей всё вокруг бусины, в глазнице слепо зияло бездонное бельмо.

Остановка сердца! Она приложила ладонь к сонной артерии. Полное исчезновение пульса. Льсянин не спал. Он умирал сейчас по невыясненной причине вот здесь, на совершенно чужой и ему, и людям планете, преисполненный непонятной и нелогичной ненависти к единственным существам, которые могут его спасти. Если нет — это межгалактический скандал. Экипаж, посланный с дипломатической функцией, и труп инопланетника на абсолютно пустынной Второй.