Кэп и две принцессы

— Я не справилась, — промелькнуло в голове у Рене, обдав каким-то кипящим кошмаром, выжигающим внутренности. — Я оказался никуда не годным.

А затем сразу что-то в ней скорчилось от бессильного стыда:

— Я забыл плазмоган…

Она попыталась сопротивляться этим инаким, чуждым ей мыслям, но они оказались настолько сильными и ясными, что тут же прорвали поставленный блок. Рене засасывало в тошнотворную воронку, и вот она уже бежала куда-то, отталкиваясь сильными, пружинящими лапами от земли, крупным планом над головой всходил абсолютно голый Ю Джин, его мускулистые ноги врастали столбами в землю, а серебряные волосы уходили в небо, рассеиваясь на нём как седые облака. А потом близко-близко над ней опрокинулись глаза Ёшки, и каждая веснушка на её лице превратилась в огромное, победно сияющее солнце. И всё исчезло.

Темно.

Ничего не видно.

Нет ни потолка, ни стен, а также рук и ног. Только стук в висках. Холодно и больно.

— Я пропала, мы пропали. Это конец. Я не справился.

Рене сейчас стошнит.

— Дыши глубже, — непонятно, где заканчивается мысль и начинается голос. Заботливый…

— Ким, — с удивлением спросила Рене, — что ты делаешь в моей голове? И… О, Боже! Откуда у тебя такие извращённые мысли? Меня сейчас стошнит…

— Это не мои, — внутренний голос Полянского оказался гораздо мягче и приятнее, чем звучал. Он был не менее растерян, чем Рене. — Вернее, мои, но не совсем…

— Это мои, — пронеслось довольным вихрем сразу у них обоих. — Это мои мысли. И они… О, Боже, какое блаженство! Теперь я знаю, что значит — блаженство…

— Кен?! — одновременно вскрикнули Рене и Ким, отдаваясь эхом в головах друг друга.

Льсянин в голове у Рене закатил глаза, а Ким, чертыхнувшись, обхватил мысленно всех троих, удерживая на грани, чтобы не впасть в льсянский традиционный многочасовой обморок.

Глава восьмая. Вероника Вершинина — архивист, женщина, мать

Ёшке было как-то тревожно, несмотря на весь уют, который постаралась создать в её комнате Арина. Кажется, няня настроила её жилище на тихую радость, но подсознание через мягкие волны транквилизатора настойчиво зудело о том, что здесь небезопасно. Салфетки-ночники вместо расслабления вызывали раздражение. Подавление тревожности было искусственным и горчило в носоглотке химикатами. Кажется, Ёшкин организм изо всех сил сопротивлялся навязанному извне ощущению тупой радости. Хотя бы потому, что она не была совсем уж идиоткой и понимала: радоваться тут особо нечему.

Ёшка чувствовала, что трагическое происшествие для всех некоммутов, скорее всего, было просто случайным стечением обстоятельств, никоим образом, не связанным с их прошлым или настоящим. Просто все они оказались в ненужное время в ненужном месте. Так получилось. И всё равно неистово собирала информацию, сортировала и классифицировала воспоминания, тщательно изучала географию планет, вытянувшихся по дуге Бэтмена. Пыталась найти что-то в прошлом некоммутов, в неясной надежде зацепиться за это «что-то», потянуть за ниточку, вытащить. Записи, голограммы, родственники до пятого колена, школьные годы, анамнез болезней… Семьдесят семь личных дел.

Ёшка, перелопатив большую их часть, засиделась далеко за полночь. И совсем было собралась ложиться спать, но тут пришло удивлённое сообщение от старшего сына Вершининой. Светловолосый серьёзный парень с серыми умными, немного уставшими глазами, пытался вспомнить всё, что знал о Веронике, но ничего особенного в судьбе матери он не видел. Училась, работала, вышла замуж, родила двух сыновей, когда дети подросли, вернулась к работе, которая подразумевала частые экспедиции на другие планеты. Любимая женщина, состоявшийся учёный, счастливая мать. Только… Ёшка промотала назад этот участок рассказа.

— Мама прервала работу на год, когда Антон, мой младший брат, после драки ослеп на оба глаза. Ему тогда тринадцать было, все прелести пубертатного периода. Импланты долго не приживались, реабилитация заняла много времени. Тошка был абсолютно беспомощен в течение этого года, и мы все старались поддержать его, как могли. Особенно, конечно, мама. Она вся извелась, винила себя, что не остановила в тот вечер, когда произошла эта дурацкая мальчишеская драка. Что они там не поделили, кто знает?

Старший Вершинин глубоко вздохнул. Ёшка сохранила его рассказ, бросила файл в папку в личным делом Вероники.

В разделе «анамнез» находилось ещё несколько документов. Ёшка вынесла на рабочий стол две записи из них. Копии, снятые с личных чипов. Тут, можно сказать, повезло: «расшивка» Вершининой произошла в экспедиции, где большая часть случившегося за день фиксировалась. Первый файл был записан начальником саульской экспедиции, почти сразу после трагедии, а второй — восстановленная копия личного чипа Вершининой за минуту до аварии.

* * *

— Куда вы её? Почему? — растерянно пробормотал Николай Павлович, стараясь не смотреть на проблески искр, которые с тонким треском вспыхивали и гасли прямо в воздухе.