Кэп и две принцессы

Честно говоря, Ёшке было жалко, что Арине пришлось сменить ландшафт в приёмной обители. Ей очень нравились цветочные заросли, хотя и видела она их всего один раз, и воспоминания о том, что случилось после, не располагали к умильной ностальгии. Сейчас стены холла превратились в старинные, покрытые мягким, пропитанным солнцем мхом, камни. Кое-где между расселинами в древних мохнатых валунах журчали спадающие тихими водопадами ручейки. Ёшке показалось, что она слышит отдалённое пение птиц. Пейзаж, призванный настраивать на умиротворение, потому то вызывал совершенно иные чувства.

И пусть сейчас Ёшка знала, что цветы оборвал не некий загадочный феномен, который она всё равно про себя упорно продолжала называть «Дведик», а несчастный больной мальчишка-киборг, угнетённое состояние от этого знания не проходило. Проблема была в том, что ей не нравился Артур Фаэрти. Несмотря на базовую эмпатию ко всему живому, несмотря на то что мальчик являлся пациентом, и на то, что он ей лично не сделал ничего плохого, Ёшка чувствовала покалывание в кончиках пальцев, когда думала о нём.

Это означало одно: Артур Фаэрти был опасен. Тот взгляд, которым он смотрел на Арину, и ладони, сжимающиеся в кулаки, при диалоге с Элиасом… Тревожные знаки, набухающий гнойным нарывом скандал, который не закончится ничем благоприятным. И ещё… Ёшка была расположена ко всему живому, но в Фаэрти она не чувствовала это самое живое. Льсянин Кен, явившийся с другой, неизведанной стороны галактики, для неё был более родным, чем полумашина-получеловек. И это ужасно. Самым страшным клеймом, которое может навсегда закрыть карьеру человеку, сегодня было «ксенофобия». Ёшка ненавидела себя за то, что не испытывает к киборгу ни сочувствия, ни теплоты, ни желания помочь.

«Разберусь с этим позже», — подумала она, заныривая в скрытый между старинными камнями проход. Ёшка привычным жестом вызвала нишу перипланца Муни. Когда его обитель в бледно-синем мареве рассеянного освещения предстала перед ней, синхронист задержалась на пороге, рассматривая неподвижного пациента.

Перипланец очень напоминал огромного двухметрового таракана. Шоколадно-коричневую хитиновую оболочку облепили прозрачные, но очень прочные надкрылья. Они заканчивались за пределами туловища, явно говоря, что перед Ёшка покоится особь мужского рода. У самок перипланцев надкрылья были короткие и закрывали только половину тела.

Поисковая группа нашла Муни в одной из многочисленных горных расщелин, и, видимо, тараканоподобному мечтателю всё-таки удалось высоко взлететь. Настолько, чтобы коснуться дуги Бэтмена. Потому что он не мог протопать даже самое элементарное ругательство. А с этой способностью перипланцы рождались. Если, благодаря особенностям внутреннего строения, каждый из них мог существовать, например, без головы в течение месяца (мозговой узел этих существ не управляет дыханием, а в кровеносной системе отсутствует давление, поэтому им не грозит истечь кровью), то без «топотания», тесным образом связывающего большинство жизненных функций с социальными навыками, ни одному перипланцу долго не прожить. Счастье, что, когда Муни нашли, лапки его ещё подёргивались. Пусть хаотично, что говорило о явном безумии «лётчика», но всё-таки обеспечивая минимальное движение гемолимфы по центральному и единственному кровеносному сосуду.

Здесь, в обители, он находился на постоянном внутрипозвоночном «топотании». И тем не менее… Хотя пострадавшие во время падения крылья удалось починить, сейчас они всё равно высыхали. Становились похожи на древние папирусы, в дырах, которое провертело неумолимое время. Скорее всего, даже если его удастся вывести из этого состояния «неосознанного я», летать он всё равно больше никогда не сможет.

Ёшка представила, как он сидит — огромный таракан с гордыми, поседевшими усами, в окружении внуков, правнуков и пра-пра-правнуков, и рассказывает им про свой единственный, но такой великий полёт. На Периплане некому слогать героические песни, но, может, Муни будет родоначальником эпоса. Только бы вытянуть его…

С этими мыслями Ёшка зашла в обитель. Но чуда не случилось. Ушат вселенской тоски, выкручивающей внутренности, падение в бездну безнадёжности и грубый пинок обратно… Кто бы или что бы ни сковало некоммутов, оно явно совсем не радо было видеть Ёшку.

Она вывалилась из обители покоя абсолютно без сил, еле добралась до своей комнаты и провалилась в глубокий, не очень здоровый сон. Спала Ёшка невероятно долго. До самого ужина.

Когда она проснулась на «Зайчике» было подозрительно спокойно. Только в столовой наблюдалась некоторая суета. Кандель, скрестив руки на груди, подпирал стену у панели синтезатора блюд и бросал многозначительные взгляды в зал. За одним из столов Арина возилась с колбами и склянками. Напротив неё сидел Артур Фаэрти с видом страдальческим и обвиняющим одновременно, подняв вверх красный и распухший указательный палец.

— И зачем ты, Артур Фаэрти, дразнил леонидянскую транспортную птицу? — вопрошал по своему обыкновению несколько торжественно молебиолог.