С ростом духовности человека нарастает и тревога, и можно понять, что страх, который испытывает Христос, говоря Иуде: «Иди и сделай то, что задумал», – сильнее того, что пронизывает его, когда он произносит страшные слова, так будоражившие Лютера: «Боже мой, Боже мой, почему ты меня оставил?» Это чувство не только свидетельствует о человечности Христа, но и демонстрирует нам в какой степени существование представляет собой возможность и в какой степени возможность представляет собой тревогу. При этом объективная тревога не имеет под собой оснований: Иисус-Бог знает, что его ждет – взять хотя бы обращенные к Петру слова, что не успеет пропеть петух, как он трижды от него отречется – и побуждает ученика быстрее сделать то, что он задумал, тогда как Иисус-человек познает в абсолюте беду, о которой ему ничего не было известно, и стенает.
Оригинальность мысли Кьеркегора, признаваемая нынешними экзистенциальными философами, заключается в категоричном утверждении, что тревога является фундаментальным условием существования человека в мире, перед лицом возможного, и представляет собой порождение присущей ему свободы.
3.2. Отчаяние
Тревога – это состояние, в которое человека погружает возможное. Возможности, обусловливающие тревогу, связаны с существованием человека в окружающем мире. Это и возможность тех или иных фактов, событий, и возможность отношений с другими людьми. Что же касается отчаяния, то оно присуще отношениям человека с самим собой и самой возможности этих отношений. Чтобы понять идею отчаяния, нужно разобраться в разработанной Кьеркегором теории «я», в двойном аспекте этого понятия, подразумевающем единение конечного и бесконечного, равно как и единение с самим собой.
3.2.1. «Я»
Понятие «я» является фундаментальным для философии романтизма. Оно играет роль первого плана в теориях Фихте и Шеллинга, а также занимает видное место в трудах Гегеля. Чтобы охватить всю совокупность аспектов интересующей нас здесь проблемы, следует вернуться к Канту, для которого «я» представляет не только объект восприятия, но и субъект мысли.
С точки зрения Канта, «я» и его «я мыслю» является тем, что придает разнообразию мысли цельный характер и сопровождает все ее проявления («Критика чистого разума», части первая и вторая). «Я» – это, во-первых, осознание себя и понимание присущей такому сознанию роли, которая заключается в том, чтобы сопровождать человека всегда и везде. Во-вторых, это осознание других. В то же время это также и способность к обобщению, позволяющая придать новый смысл воззрениям, романтиками значительно расширенным. Фихте разработал теорию абсолютного «я», то есть «я», которое настолько интенсивно использует свою способность к обобщению, что становится творцом любой реальности («Основа общего наукоучения», 1794, III, § 5, II). У романтиков «я» становится бесконечным и абсолютным осознанием себя и превращается в самодостаточное «нечто», включающее в себя все сущее, в безудержную субъективность. Кьеркегор тоже выдвигает на первый план субъективность, но в его понимании для нее существует предел —
Бог. Бог как предел субъективности является смыслом отношений верующего с Творцом.
Что же касается Гегеля, то он в своей философской системе низводит «я» до уровня обычной уверенности-в-себе («Наука логики», I, 1). Оно стремится к знанию, которое стирает различия между «я» и «нея», между субъективностью и объективностью, объединяя их в одно целое. Это не что иное, как абсолютное знание.
Невзирая на различия, присущие каждой доктрине, понятие «я» всегда рассматривается абстрактно. Единство сознания и «я» неизменно настаивает на стабильности. Но именно против этого единства сознания и выступает Кьеркегор[19]. «Я» как единству он противопоставляет «я» как отношение. Все, что едино – устойчиво, но то, что пребывает в неких отношениях – непостоянно, изменчиво и хрупко. Поэтому «я» как отношение признает неустойчивую природу своей структуры и понимает свою подверженность страху, нерешительности, болезни и смерти.
«Человек есть дух. Но что же такое дух? Это «я». Но тогда – что же такое «я»? «Я» – это отношение, относящее себя к себе самому. Иначе говоря, оно пребывает во внутренней ориентации такого отношения, то есть «я» – это не отношение, но возвращение отношения к себе самому.