Но учение Сократа упускает из виду тот факт, что человек может знать, что есть добро, но все равно творить зло. Христианство же разорвало этот порочный круг с помощью парадокса: я признаю добро и одобряю его, но все равно творю зло. Этот парадокс наглядно демонстрирует, что человек нуждается в божественном откровении, проливающем свет на грех и объясняющем, что грех заключается не в том, чтобы не понимать что хорошо, а что плохо, а в том, чтобы не проявлять никакого желания это понять («Болезнь к смерти», стр. 449). Главным в каждом моральном поступке, как и в отношении «я» к самому себе, является воля (воля к справедливости, воля быть самим собой или не быть), а не понимание, о чем, помимо прочего, свидетельствует и вышеупомянутый парадокс. К тому же парадокс как таковой относится к сфере не понимания, а веры. Понимание подразумевает отношения человека с человеком, в то время как вера – отношения человека с Богом. По убеждению Кьеркегора, тот, кто знает, что такое добро, но все равно творит зло, не имея веры, обречен на отчаяние. Этот человек заблуждается относительно своих способностей разорвать порочный круг зла и отчаяния. Лишь заняв позицию, диаметрально противоположную греху, человек может справиться с отчаянием. Таким образом, антагонизмом греха является не добродетель, а вера.
Здесь мы конечно же затрагиваем одно из ключевых убеждений Кьеркегора. В виде средства от отчаяния вера побуждает человека выйти за рамки разума и понимания благодаря своей абсурдности, парадоксальности и противоречивости. Индивид в обязательном порядке должен занять ту или иную позицию к своему земному существованию и к Богу, он обязан отказаться от рассудка, чтобы прийти к Богу, в чем, собственно, и заключается акт веры как таковой («Болезнь к смерти», стр. 384). Фундаментальным тезисом для Кьеркегора является то, что вера, с одной стороны, переворачивает все существование человека, с другой – становится для него чем-то вроде «порта приписки». Поскольку жизнь характеризуется абсолютной неустойчивостью, обусловленной наличием множества возможностей, вера устанавливает между «я» и миром, с одной стороны, и между «я» и им же самим – с другой, стабильные отношения, позволяющие справиться с тревогой и отчаянием единственно пониманием того, что для Бога нет ничего невозможного.
С учетом этого можно сделать вывод, что отчаяние для Кьеркегора имеет огромное значение. Не будет преувеличением сказать, что оно закладывает фундамент экзистенциальной веры, то есть стоит у истоков поиска субъективной истины. Отчаяние ведет к вере и, по сути, учитывает все аспекты индивидуальности. Оно не является актом разума в том смысле, в каком сомнение, к примеру, является актом мысли. Мы уже видели, что человеку, дабы справиться с отчаянием, требуется возможное. Акт отчаяния, заставляющий нас выбирать возможное, – то самое «Выбери себя самого», которое асессор произносит в адрес «эстетика», автора бумаг А в работе «Или – или», – наглядно демонстрирует все могущество выбора и показывает, насколько жизнь соткана из возможностей. Вот почему Кьеркегор в отличие от Рене Декарта, исходившего в своей теории из сомнения и пришедшего к существованию, принимает за точку отсчета отчаяние и к существованию, или возможности приходит уже через него. Возможность же эта всецело обращена к тому, чтобы стать христианином. Это утверждение и является вершиной всей философской мысли датского мыслителя.
3.3. Конечность
Предыдущая глава (§ 2.1) выявила ключевую роль, которую понятие возможного играет в экзистенциальной философии, и показала, как в соответствии с убеждениями Кьеркегора бытие представляет собой лишь возможность. Более того, датский философ признает тревогу и отчаяние в качестве неотъемлемых элементов существования по той причине, что структура самого существования как раз образует длинную цепочку возможностей. То же самое понятие возможного не только лежит в основе рассуждений Кьеркегора об истории, но и служит аргументом в борьбе против устремленности философии истории, предложенной Гегелем (вторая часть § 2.3), к обобщению.