Хааст Хаатааст

Глава 11

«Перефразируя знаменитое изречение Мичурина, скажем вот что: нельзя ждать милостей от себя, взять их у себя – наша задача». Так говорил любимый школьный педагог Хааста, учитель литературы Самуил Абрамович Блок. Этот однофамилец величайшего из поэтов и сам писал иногда стихи, и иногда декламировал их школьникам, с одной только целью – поиздеваться, понасмехаться над своей поэзией. «Стихи – это единственное, что нельзя взять у себя, все остальное – можно» – говорил он. Обычно после оглашения своего стихотворения он немедленно читал ученикам настоящего Блока, чтобы так показать детям отличие между запредельным и самодельным, иначе говоря, между записанным со слов Бога, и сочиненным, надуманным. «Видите, чувствуете разницу между Божьим даром и яичницей?», – возбужденно кричал он в порыве самоуничижения. Дети не видели, не чувствовали, но поддакивали старику, которого любили за искренность, эмоциональность, самоиронию и близость к ученикам. Он никогда никого на уроках не бранил, и если находил у кого-нибудь планшет с компьютерной игрой, спрятанный в парте, то сейчас же садился играть вместе с разгильдяем. Но вдруг, в момент, когда персонаж из игры сжигал, к примеру, вражеский корабль, учитель начинал громогласно цитировать Гомера – речь Одиссея в момент его морского сражения. Так он дополнял игру новым качеством – художественной исторической параллелью, ребятам нравилось такое. Самуил Абрамович хранил в памяти бесчисленное количество поэзии и поэтичных кусочков прозы. Разумеется, ребята не вполне понимали его; Хаасту в его шестнадцать не нравился Блок, стихи старого учителя были ближе и понятнее. Но теперь, через два десятка лет, никто из учеников не стал бы спорить с тем, что бесполезный, как им казалось тогда, черный ящик, непроницаемый для них, на самом деле излучал что-то и незаметно влиял на их души, формируя в них нечто такое, что они теперь с радостью видели в себе и что очень помогало им в жизни. «Ребята, учтите – жизнь очень коварная штука. Она вам дана для того, чтобы вы достали из себя все то бесконечное, что есть у вас внутри, но при этом она, эта жизнь, очень старается, чтобы вы этого не сделали. Вы должны ее обмануть, и единственный способ – ищите трудностей. Ставьте себя в такие рамки, впрягайтесь в такую телегу, где вы просто вынуждены будете делать невозможное для вас – и вы увидите, что это как-то, удивительным образом, получается. Главное, знать: не сделать – нельзя. Вот увидите – порох у вас внутри есть, но поджечь его – вот в чем штука. Многие так и умирают с невоспламенившимся порохом», – напутствовал своих учеников преподаватель.

Хааст отдыхал на пляже, лежа на спине с закрытыми глазами и вспоминая старика Блока; открытая книжка японской поэзии лежала тут же на песке, между пустым аквалангом и ластами. Он только что провел два часа во взвешенном состоянии придонного мира, и теперь с удовольствием отдавал свой вес твердой земле, греясь на солнце и дожидаясь обеденного часа. «А как же сверчок, который должен знать свой шесток, и наука не садиться не в свои сани? Видимо, трудностей нужно искать все-таки в тех областях, где ты чувствуешь в себе способности, потенциал», – размышлял Хааст о словах учителя. Его думы прервало трещание телефона. Звонил Чагин из каньона, расположенного близ северной бухты, просил срочно приехать. Это место, зажатое меж двух горных хребтов, было известно на острове как каньон Чкалова, с тех пор как один местный летчик пролетел там, оцарапав крылья о каменистые склоны. На дне каньона протекал ручей, иногда образующий запруды и озерца, его извилистое русло всякий сезон меняло свой путь, огибая скатившиеся с гор булыжники и сломанные деревья. Здесь можно было наблюдать серн и горных козлов, медведи также нередко захаживали сюда полакомиться ягодами с кустов, растущих кое-где вдоль ручья. Летом здесь процветало скалолазание и турпоходы; детские лагеря также облюбовали этот каньон в последние годы.

Июнь выдался для Хааста спокойным и однообразным, но без хандры – он привык к малой загруженности и тратил все свободное время на дайвинг в пока еще холодном море; нередко возвращался обратно на плато, в столь хорошо исследованные места. Иногда он заходил в тот торговый центр, где расстался с Лидией, слушал импровизации на пианино, которые, впрочем, не были уже так хороши, глазел по сторонам, но ни разу больше не увидел ту самую пронзительную незнакомку. Он познакомился как-то с одной спортивной, загорелой особой на пляже, и встречался с ней пару раз, без пылкого интереса и продолжения. В летние месяцы работы у экспедиции было мало – детей для занятий приводили меньше, школы были закрыты. Проводили тестирования у избранных семей на предмет их готовности и желания вернуться на континент. Сотрудничали с несколькими детскими лагерями, и Чагин сейчас как раз был в одном из них.